Форум Союза Славянских Общин Славянской Родной Веры: Похоже гуны в основном были славяне - Форум Союза Славянских Общин Славянской Родной Веры

Перейти к содержимому

  • (2 Страниц)
  • +
  • 1
  • 2
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

Похоже гуны в основном были славяне немного забытой истории Оценка: -----

#1 Пользователь офлайн   Тур

  • ОР ССО РВ
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 1 065
  • Регистрация: 30 Июнь 11
  • ГородОрел

Отправлено 23 Сентябрь 2012 - 19:58

От пустыни Гобби до современной Венгрии 15 столетий назад раскинулась гунская империя. Как правило, нам хотят навязать мнение, что развиваться (окультуриваться) славяне стали не ранее как с 8-9 века под влиянием европейцев! Хотя развитие европейских культур произошло благодаря знаниям славянских переселенцам. По современным иследованиям, исходя из данных, полученых на раскопках, в том числе и в Липецкой и Курской областях, мнение, об гунах (унах) координально меняется. Это были не только кочевники, но в полне оседлый народ со своими городищами и довольно развитой хозяйственной инфраструктурой и государственным устройством. Уны по словянски юны- отряды молодых войнов. Аттила, родившийся в поволжье, по некоторым данным имел славянское имя Мстислав. А по оставленным византийским послом описаниям, уны представляли собой высоких светловолосых людей, которые встречали посла хлебом солью, водившие хороводы, жившие в основательных деревянных постройках и тд и тп, никого не напоминает? Я да же не говоррю об обрядах, абсолютно идинтичных. Многие европейские правители за честь счетали отдать"Аттиле" Мстиславу в жены своих дочерей. Не в поля же к кочевникам в юрты уезжали эти дамочки)))). Именно во времена государства гунов славянские земли скандинавы стали называть Гордарикой............, а римская империя развалилась.

#2 Пользователь офлайн   Скрытень Волк

  • Продвинутый пользователь
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 414
  • Регистрация: 03 Декабрь 09
  • ГородСПб

Отправлено 23 Сентябрь 2012 - 20:08

1) Отрывок башкирского эпоса "Урал-батор"

Урал и Шульген встречают старца и бросают жребий



Ночь проходила - наступал день. День проходил - наступала ночь. Так шли месяц за месяцем, год за годом.
Возмужали братья в дороге, появился первый пух на подбородке, открытыми глазами стали они глядеть на мир. Всякое попадалось им в пути, многое пришлось изведать. Встречали разных людей, пересекали широкие реки, через горы переваливали, темные леса проезжали.
И вот однажды встретили братья седобородого старца с длинным посохом в руке. Стоял тот старец под огромным дубом, из-под которого текла, шумя и переливаясь на ярком солнце, большая река.
Спешились братья, поприветствовали старца, отвесили ему земной поклон. Ласково встретил их старец, спросил, куда путь-дорогу держат, удачны ли их дела. Не стали братья таиться, рассказали старцу все, как есть, что задумали они отыскать Живой Родник, Смерть-- злодейку приструнить.
Задумался старик, погладил седую бороду и молвил так:
-- Перед вами, храбрые мои молодцы, две дороги.
Та, что идет налево, - ведет в страну падишаха Самрау, царя птиц. И днем, и ночью в той стране веселье, не знают они, что такое печаль и уныние. Там волк и овцы пасутся на одном лугу, там лисы и куры гуляют вместе по темным лесам безо всякой опаски. Да, велика и обильна та страна, там крови не пьют, там мясо в пищу не употребляют, там платят добром за добро, и никогда не отыщет Смерть дороги в ту страну.
Но горе тому, кто пойдет направо. Приведет его дорога в страну падишаха Катила, страну горя, страну жестокосердия и зла. Там земля усыпана человеческими костями, там живые завидуют мертвым и проклинают час, когда появились на свет. Вся земля там залита кровью.
Услышали такие слова братья и поняли, что пришла им пора расстаться. Решили они бросить жребий, чтобы выбрать себе дорогу. Сделали они вот что - взяли посох и стали его друг за дружкой обхватывать руками.
И выпало так, что Шульген должен был отправиться направо, в страну падишаха Катила. Не согласился Шульген, гневно нахмурил брови, бросил отрывисто:
-- Я старший, я выбираю дорогу.
И пошел налево, даже не попрощавшись.
Делать было нечего, и Урал, поблагодарив старца, пожелав ему здоровья и благополучия, пошел направо, в страну падишаха Катила, страну безмерного горя и страдания.
Как Урал-батыр пришел в страну падишаха Катила
Долго шел Урал в страну падишаха Катила. Переправлялся через широкие реки, переваливал высокие горы, и вот однажды попалась ему в пути, у подножия высокой горы старуха в нищенском рубище, что сидела возле дороги. Вся спина у нее была исполосована кнутовищем, плечи изодраны в кровь, словно терзали ее злые волки. Руки и ноги потрескались у нее, словно у курицы, которая день-- деньской добывает себе пропитание, ковыряясь в земле. Все лицо у нее почернело, словно трава, что побита морозами, а кости выпирали, как сучья дерева.
К ней прижималась красивая девушка, было видно, что боится она незнакомца, восседающего на огромном льве, да и стыдно ей, что предстала она перед егетом в убогом рубище.
-- Не бойтесь меня,--воскликнул Урал, подходя к ним. - Никому я не причиняю зла, ищу я Смерть - злодейку, хочу людей от нее избавить. Расскажите мне, в какую страну я попал.
Улыбнулись старуха и девушка, с места своего приподнялись, подошли к егету. Старуха пригладила свои растрепанные волосы, заложила их за уши и чуть-чуть распрямившись, стала рассказывать, широко раскрывая глаза.
-- Ох, егет, видно, что горя ты не видел, не бывал ты в нашей стране. Правит у нас жестокий падишах Катил. Черны его дела - ежегодно хватает он юношей и девушек, мужчин и женщин, отбирает из них самых лучших, приводит к себе во дворец. Дочь его забирает себе всех егетов, а всех девушек он отправляет на свою половину. Кто понравится--тех разбирают его приближенные. А всех остальных приносят в жертву - девушек в озере топят, мужчин сжигают на огромном костре. Такую жертву приносят они ежегодно предкам, своим богам, так потакают они своему тщеславию.
Десятерых детей произвела я на свет, девятерых из них забрал жестокий падишах Катил. Муж мой не вынес такого горя, не помня себя, бросился он на воинов падишаха. Не простили его, живьем зарыли в землю. Осталась у меня дочь моя единственная, младшенькая. И пришел ко мне приближенный падишаха и сказал: «Понравилась мне твоя дочь, я беру ее в жены». А ведь для меня нет ничего дороже дочери - и вот темной ночью бежали мы в лес. Таких, как мы, много скрывается по лесам да чащобам, жизнь наша проходит в страданиях.
Вижу я, что ты, егет, очень добр, прошу тебя, не ходи в страну падишаха Катила, пожалей себя, вернись туда, откуда пришел.
Но Урал только покачал головой:
-- Когда я вышел в дорогу, я был еще совсем ребенком. Долгие годы я прожил, много дорог я прошел, чтобы с пустыми руками вернуться в отчий край. Должен я отыскать злодейку-- Смерть, должен я посчитаться с нею.
Попрощался Урал с со старухой и ее дочерью, сел на верного льва и отправился в путь, в стан падишаха Катила.


Как Урал-батыр встретил дочь падишаха Катила


Прошло несколько дней, и вот Урал-батыр услышал далекий ропот, словно шумели тысячи и тысячи людей на каком-то большом празднике. Подъехал ближе егет и видит--и вправду собрались здесь толпы людей, все как один - в том самом обличье, в котором всякий появляется на свет. Видно, что собрали здесь людей насильно, потому что никто не бродил по округе, никто не переговаривался, как то бывает на шумных и веселых праздниках, а все стояли в великом страхе, выстроившись в затылок друг другу. Слева стройными рядами стояли женщины, справа-- мужчины. Да только не все были голыми в той толпе. Там и сям мелькали люди в странной одежде, в руках у них были большие бичи, которыми они заталкивали обратно тех, кто нарушал строй, били ослушников, догоняли тех, кто хотел убежать, криками и ударами бича возвращали их на место. Но таких было очень и очень мало, большинство стояли в великом страхе и в великом молчании посреди огромной площади.
-- Что же могло привести сюда столько людей? - Подумал Урал-- батыр. Он уже увидел, что в той толпе все мужчины и женщины не моложе шестнадцати и не старше тридцати пяти лет. - Кто эти стражники? Чью злую волю они исполняют? Неужели это и есть страна падишаха Катила, о которой ему рассказывала старуха?
Он решил выяснить все и не мешкая подошел к людям, что стояли в сторонке. Там-- то как раз были и старики, и дети. И были они одеты, как велит обычай и как полагается людям, что отличает их от зверей, не знающих иной одежды, кроме своей шкуры.
Увидев, что к толпе подъехал незнакомый исполин, люди сперва шарахнулись от него, но, видя, что он улыбается и вроде бы не собирается причинять им никакого вреда, они осмелели и придвинулись поближе. Отделился от толпы некий старец, обратился он к батыру с такими словами:
-- Юноша мощный, твой вид, твои удивленные взгляды, которые ты бросаешь на толпу, наконец, по льву, на котором ты так горделиво восседаешь, могу ли я предположить, что ты прибыл к нам из чужой страны?
Видя, что юноша обратил на него свой взор, старец продолжил:
-- Позволь мне, ничтожному, объяснить тебе, что здесь происходит. В нашей стране есть падишах, как и во всех странах мира. Есть у нашего падишаха приближенные, все они из самых разных родов - есть род, что посильнее и познатнее, есть род, что слабее и беднее. И вот сегодня ты как раз попал на славный праздник, который устраивает наш падишах для своих приближенных в честь матери своей и своего отца, в честь колодца, из которого брали воду, чтобы омыть новорожденного царственного младенца. И сегодня в их честь будут принесены великие жертвы, как установлено в наших краях.
На знамени нашего падишаха ворон изображен, и ты, наверное, обратил внимание, как много вокруг летает этих славных птиц?
Урал батыр огляделся--и вправду вокруг летало так много ворон, что, казалось, здесь воронья свадьба. Еще больше их сидело невдалеке, на небольшом холме. Этот холм был черен от птиц, которые собрались здесь словно на свой вороний сабантуй.
-- О да, юноша мощный, именно им будут принесены великие жертвы из нашего народа. Видишь ли ты колодец? Именно туда будут сброшены девушки наши без числа, чтобы потом, когда они умрут, их тела попали на съедение воронам.
А те егеты из разных родов, их ожидает другая участь - каждый год дочь падишаха выбирает себе жениха из их числа. Кто понравится падишаху - тот будет рабом его, будет прислуживать ему во дворце. Остальные будут принесены в жертву богам, которым поклоняется падишах.
Вдруг великий шум прервал речь старика, которой с великим изумлением внимал Урал-- батыр. Зазвучали трубы, затрещали трещотки и вот вдалеке показалась царственная процессия. То была дочь падишаха. Она восседала на троне, который несли четыре огромных раба-- исполина.
-- Слушайте, слушайте!--кричали глашатаи.--Пусть посветлеют ваши лица, пусть радость наполнит ваши сердца! Приближается дочь падишаха! Приближается наша владычица!
И снова забегали стражники, и снова попало плетей тем, кто портил строй, кто не хотел подчиняться.
Медленно двигалась процессия мимо людей. За троном в некотором отдалении шел слуга дочери падишаха, а за ним, тоже в некотором отдалении, шли остальные ее прислужники.
Вдалеке качалась только высокий золотой убор царицы. Вот она подъехала поближе, и все увидели на троне невиданной красоты девушку с глазами, полными огня, в одеянии, равных которому не было на свете. Урал-- батыр завороженно смотрел на эту красоту, пока царевна медленно объезжала ряды. Злая гримаса застыла на ее лице, гримаса отвращения--никто не нравился ей из этих посиневших от холода, съежившихся на ветру людей. Вдруг ее взор посветлел - она увидела высокого красивого юношу - исполина, который стоял в толпе, как все, и смотрел на нее восхищенными глазами. Ни слова не говоря, величественным жестом она остановила процессию. Взоры всей толпы обратились к тому, на кого она обратила свое внимание. Молча она ожгла взглядом Урал-батыра и протянула ему золотое яблоко. Ошеломленный ее красотой, потому что вблизи она казалась еще прекрасней, Урал-батыр взял это яблоко. Царевна жестом указала на него своим прислужникам, и процессия двинулась дальше. Теперь ее путь лежал обратно, во дворец.
-- Зять! Явился зять падишаха!--возгласили глашатаи. Толпа шарахнулась в сторону от Урал-батыра, вокруг него забегали прислужники, стали хлопать его по плечу, тискать, кричать ему в лицо. Не понравилось такое дело Урал-батыру, отодвинул он слуг, нахмурил брови:
-- Что все это значит? Что вам от меня нужно?
-- Теперь ты наш зять,-- стал говорить один из прислужников.-- Идем с нами во дворец, ты стал мужем дочери падишаха. Теперь ты наш повелитель.
Не согласился с этими словами Урал-батыр, сказал спокойно:
-- Я приехал к вам издалека. Порядков ваших я не знаю, потому и во дворец не пойду. Посмотрю, чем все это кончится, тогда и решу, как быть. Если захочу - сам могу отыщу эту девушку.
Изумились приближенные царицы, видно было, что такой отказ для них--дело небывалое. Стали они шушукаться, не зная, как поступить. Наконец один из них, тот, что следовал неотступной тенью за дочерью падишаха, побежал во дворец, доложить дочери падишаха.
Шум на площади не утихал. Вдруг еще сильнее загудели трубы, заскрежетали трещотки, и из главных ворот показалась могучая процессия. То выезжал к своему народу падишах Катил.
Шестнадцать рабов везли его трон, несметные ряды воинов окружали его со всех сторон, а сам падишах возвышался над головами, как свирепый медведь в лесу возвышается над зайцами. Медленно двигалась процессия, рабы, которые несли падишаха, уставали быстро - так был тяжел падишах Катил. Их на ходу сменяли другие.
Люди в толпе разом склонили головы и так стояли молча. Никто не мог встретиться взглядом с падишахом Катилом - гневный огонь, который вырывался из его глаз, валил с ног любого.
Урал--батыр с любопытством наблюдал за происходящим, ведь все ему было в новинку. Не мог он взять в толк, почему люди боятся падишаха. Правда, он выше ростом, чем обычные люди. Но зато какой у него смешной живот--он похож на саба--бурдюк, в котором хранят кумыс. С виду он как камень, а тронешь--во все стороны брызжет яркий искрометный кумыс. А ноги - можно подумать, что эти ноги он отнял у слона--такие они большие, и безобразные. А затылок его, жиром налившийся - ведь это мог быть хорошо упитанный кабан, а в кабанах Урал-батыр знал толк.
Падишах тем временем объезжал ряды своих рабов. Время от времени он делал знак рукой, и человека, на которого он указал, вырывали из толпы и уводили - кого направо, кого налево. Кого направо--тот должен был до конца своей жизни быть рабом во дворце, исполнять безумные прихоти падишаха, а кого уводили налево--того принесут в жертву Ворону.
Вдруг зашумели, закричали во дворце, и из ворот выскочила девушка верхом на коне. То была дочь падишаха. Пустив вскачь своего коня, она мчалась напрямик, не обращая внимания на крики тех несчастных, кто попадал под копыта. Все лицо ее было искажено гневом. Волосы развевались по ветру, платье было застегнуто не на все крючки и развевалось вслед за ней.
Резко осадив коня возле Урал-батыра, она стремительно наклонила к нему лицо, пылающее гневом:
-- Кто ты такой, что посмел оскорбить Меня? Я выбрала тебя в мужья, подарила тебе священное яблоко, а ты отказался прийти во дворец! Ты покрыл тьмой мое лицо, ты опозорил меня перед рабами!
Наконец и падишах увидел, что вокруг творится что-то небывалое. Он подал знак и его поднесли поближе. Прислужники уже шептали на ухо, что случилось, почему его дочь в таком ужасном гневе. Узнав обо всем, падишах тоже пришел в ярость, так что даже спрыгнул со своего трона и встал во весь рост перед Урал-- батыром.
-- Какого ты рода, егет, что смеешь отказывать моей дочери? -прогремел-пронесся над площадью его вопрос. Люди в ужасе закрывали лица руками, так пугал их самый голос падишаха.
Видя, что незнакомый юноша выдержал взгляд его огненных глаз,не испугался его речи, не пал на землю, как его подданные, падишах продолжил:
-- Знай, егет, что о роде моем, обо мне--падишахе Катиле слава идет по всей земле. Знают обо не только люди, не только птицы и звери, знают обо мне даже мертвецы в своих тесных могилах.
Дочь моя приказал тебе идти во дворец. Почему ты отказываешься сделать это? Почему раздумываешь? Никто в моей стране не имеет права нарушать мои законы.
Не поддался угрозам Урал-батыр, смело глянул в лицо падишаху:
-- Я не знаю тебя и твоего обычая резать людей, как скот. Нигде на земле, а странствуя я уже давно, не приходилось мне видеть такого обычая. Я - тот, кто ищет Смерть, чтобы убить Ее. Я не страшусь Ее и никого, даже птенца, не отдам Ей на съедение. А что касается твоих обычаев, то, когда я узнаю их все, я скажу тебе, что я об этом думаю.
Понял тут падишах, что перед ним человек из чужой страны, человек, которого ему видеть еще не приходилось. Мало ли кем может оказаться этот безумец, подумал он и обратился к дочери:
-- Дочь моя, видишь, этот человек не в своем уме. Мало ли шляется по свету безумцев? Иди во дворец, забудь про свои печали, мы найдем тебе развлечение по нраву.
Шепот пробежал по рядам приближенных, никто из них не хотел, чтобы кто-то безродный становился зятем падишаха.
-- А вы что стоите? - излил свой гнев на прислужников Катил-падишах.-- Быстрее бросайте в огонь тех, кто предназначен огню, топите тех, кто смерть свою должен найти в пучине. Пошевеливайтесь!
-- И он воссел на трон, величественный в своем гневе.
Тогда Урал-батыр, разметав прислужников, смело вырвался вперед. Громом прогремели его слова, обращенные ко всем, кто собрался на площади:
-- Родился я на свет для того, чтобы смерть победить, найти Живой родник, людей от смерти спасти и воскресить мертвых. Не дам я тебе, кровожадный падишах, вершить свои дела! Развяжите руки рабам, развяжите руки девушкам. Прислужники, прочь с моего пути!
Катил размышлял недолго, ярость захлестнула его, и он подал знак поросшей шерстью ручищей. Тогда из ворот дворца появились четыре исполина, огромных словно дивы, поросших шерстью, как звери. Земля дрожала под шагами их, свет затуманивался от их движения.
-- Закуйте этого егета в кандалы и приведите ко мне, - закричал падишах вне себя от ярости. - Если Смерти ищет он, покажите ему смерть!
-- Стойте,--воскликнул Урал-- батыр, обращаясь к тем батырам.--Я не хочу убивать вас. Но я знаю, что вы ни за что не склонитесь предо мной, пока не испытаете мою силу. Так вот - есть ли у вас такой сильный зверь, которого вы не можете победить? Я сражусь с ним, тогда мы и посмотрим, кто здесь сильнее.
Батыры переглянулись и захохотали. Они решили, что Урал-- батыр струсил. Захохотал и падишах. Он подумал, что так даже будет лучше-- если непокорного победит животное, а не люди. Тогда скажут - сама природа отвергает этого безумца, восставшего против падишаха Катила!
-- Приведите, приведите сюда быка, - взревел он голосом слоновьим,--моего быка, того быка, что поддерживает мой дворец.
Услышав об этом, люди перепугались, пожалели они Урал-- батыра. «Пропадет, пропадет егет ни за что», -- шелестело в толпе. Услышала об этом и непреклонная, гордая дочь падишаха. Тогда склонилась она перед отцом.
-- Остановись, прошу тебя,--быстро-- быстро заговорила она.--Ведь ты же сам разрешил мне выбрать жениха, ты сам дал мне это разрешение, на то было твое позволение. И вот я выбрала себе егета в женихи, а ты что делаешь? Ты отнимаешь его у меня. А ведь я даже не перемолвилась с ним одним словечком. Не губи его!
Мрачно, мрачно взглянул падишах Катил на свою дочь, но отвечать ей не стал. Он подал знак, и ее увели прочь.
Земля содрогнулась раз, и другой, и вот на площадь перед дворцом выскочил бык, огромный, словно гора, ужасный в своем гневе, словно тысяча змей. Слюна летела во все стороны от его морды, и там, куда она попадала, загоралась земля, куда ступала его копыто - оставалась яма, словно два землекопа усердно рыли весь день.
Остановился он по знаку своего повелителя падишаха Катила, голову перед ним склонил, стал водить ей из стороны в сторону, обнажив страшный клык во рту. На пустой площади стоял перед ним Урал-- батыр, не склонил он головы перед чудищем.
-- Так это ты, егет, потревожил мой сон, ты лишил меня радости от общения с моими прекрасными коровами? Нет, я тебя не брошу на земле, нет. Ты сгниешь на моих рогах, ты будешь висеть на них, пока ветер не развеет твой прах,--бешено загудел бык, и огромные его рога, прямые, словно копья, огромные, словно бревна, двигались из стороны в сторону.
И тогда ответил Урал - батыр тому быку, сказал так:
-- И я обещаю тебе, великий бык, что я не стану тебя губить. Я докажу тебе, что человек сильнее всех на свете, и тогда не только ты, но и все племя твое на веки вечные станет рабом человека.
Рассвирепел от этих слов бык, бросился он на Урал-- батыра, взрывая землю копытами. Хотел он поднять егета на рога, подбросить вверх, чтобы потом поймать его тело, нанизать на рога словно на вертел. Но не тут-то было, изловчился Урал-- батыр, ухватился он быка за рога и пригнул его голову к земле.
Стал бык вырваться из рук батыра, в землю по колено ушел от натуги, черная кровь потекла из его пасти, и выпал из нее огромный клык. Обессилел бык и рухнул на землю.
Увидев это, все растерялись. Никогда такого не было, чтобы кто-то мог победить огромного черного быка. А Урал-- батыр сдержал свое слово. Ухватив за рога, вытащил он быка и с грохотом поставил на землю. От этого удара раскололись копыта быка, треснули пополам, в трещины те забился песок, смешавшийся с кровью.
Сказал тогда Урал вещие слова:
-- Рога твои, что согнул я в честном бою - останутся согнутыми навсегда, в пасти твоей щербатой никогда больше не будет расти острый клык, копыта твои раздвоенные останутся таковыми навсегда, пока существует на земле твой род. Испытал ты силу человека, понял, что слаб перед человеком. Теперь будешь служить ему до скончания веков. Не смей больше грозить человеку!
Падишах, увидев, как дело обернулось, кивнул своим батырам. И так велик был страх перед ним, что батыры вышли к Уралу. Надеялись они еще и на то, что теперь, после битвы с быком, ослабел Урал, и сил у него поубавилось.
-- Когда умрешь ты в наших руках, в какую сторону бросить твое тело?--спросил тогда один из батыров, самый главный над ними.
Не устрашился их силы Урал-- батыр, смело вышел вперед.
-- Я-- тот, кто ищет Смерть, чтобы победить ее!-- воскликнул он.--Испытайте мою силу, и, если я умру на ваших руках, тело мое отдайте льву. А если у вас хватит сил, тогда забросьте меня в Живой Родник.
Но ответьте и мне--если вы попадете в мои руки, и ваши тела затрепещут, словно мотыльки ночною порой возле огня, в какую сторону забросить ваши тела? Где искать мне ваши тела, растертые в муку, когда вернусь я с Живой водой оживлять мертвецов?
Расхохотались батыры, нелепой показалась им мысль, что Урал батыр победит их всех.
-- Ну что же,--протянул самый главный сквозь смех.-- Если уж действительно ты нас победишь, тогда брось наши тела в ноги падишаху и его приближенным.
Пока один из них говорил, остальные окружили Урал-батыра со всех сторон и по знаку предводителя бросились на него. Вчетвером пытались они его повалить, но егет отбросил одного, потом другого, а затем уже и двух оставшихся. Высоко взлетели в небо батыры падишаха, и вот упали они на землю, так что задрожала она от могучего удара. Предводитель батыров упал возле падишаха, а остальные--возле приближенных его. Так нашли свою смерть батыры, что служили темной силе, и тела их превратились в грязную жижу.
Тогда все рабы, что стояли связанными и ждали своей смерти, поняли, что жизнь их оборвется не сегодня. Бросились они к Урал-батыру, окружили его со всех сторон, стали возглашать ему здравицу. Прислужники и сам падишах бросились врассыпную, пытаясь убежать от народного гнева, и многим из них удалось это сделать. Скрылись они, словно крысы во тьме ночной, чтобы найти себе приют более надежный, чем страна падишаха Катила, которого победил Урал-- батыр. А куда пропал сам падишах--так и осталось неизвестным.
С толпой людей вошел Урал-батыр во дворец, объявил он, что теперь никто не сможет притеснять людей, приносить их в жертву. Объявил он и о том, что все теперь стали свободны.
-- А теперь прощайте, люди, - сказал он,-- Я - батыр, который ищет Смерть, чтобы победить ее. Мне надо идти.
Растерялся тогда народ, не зная, что ответить батыру. Никто не хотел, чтобы он уходил. Тогда из толпы вынесли на руках самого старого среди людей человека, который еще помнил вольные дни перед приходом падишаха Катила.
Приблизился он к Урал-батыру, поднял слабую руку, и, когда шум стих, он тихо сказал, обращаясь к Уралу и ко всем людям:
-- Приветствую тебя, достойный юноша! Ты, оказывается из егетов егет, их храбрецов храбрец! Твоя опора - в сердце твоем, но есть, оказывается, и жалость в сердце твоем. Ты нас пожалел, ты освободил нас от страшного гнета, ты победитель. Но есть еще человек, который помог тебе в этой битве. Это она вызвала гнев падишаха, она столкнула тебя с ним и тем принесла нам свободу и счастье. Это дочь падишаха. Она полюбила тебя и потому взбунтовалась против своего отца. Женись на ней, егет, останься с нами, егет. Будь нашим повелителем!
И по знаку его весь народ стал славить Урал-- батыра и дочь падишаха, желая им здоровья и счастливой жизни.
Видя всеобщее ликование, увидев вблизи ту девушку, которая что красоты была неописуемой, решил Урал-- батыр жениться на ней и остаться в этой стране хотя бы ненадолго. И начался тогда пир на весь мир, и семь дней и семь ночей праздновал народ эту свадьбу, которая стала символом их освобождения от падишаха Катила.

#3 Пользователь офлайн   Скрытень Волк

  • Продвинутый пользователь
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 414
  • Регистрация: 03 Декабрь 09
  • ГородСПб

Отправлено 23 Сентябрь 2012 - 20:09

2) Сага о Вельсунгах. Отрывок.

XXVI. О Гьюки-конунге и сыновьях
Гьюки звался некий конунг. Королевство его было к югу от Рейна. Родилось у него трое сыновей и звали их так: Гуннар, Хёгни, Готторм. Гудрун звалась его дочь: была она прекраснейшей девой. И выдавались его сыновья над прочими королевичами всеми доблестями, красою и ростом. Постоянно бывали они в походах и совершили много славных дел. Гьюки был женат на Гримхильд-волшебнице.
Будли звался конунг; он был могущественнее, чем Гьюки; но оба были многомощны. Атли звался брат Брюнхильд; Атли был свирепый человек, большой и черноволосый, но собой сановитый и великий воитель.
Гримхильд была женщиной лютого нрава. Царство Гьюкунгов цвело пышным цветом, более всего из-за королевичей: на много они превосходили большинство людей.
Однажды говорит Гудрун девам своим, что нет ей веселья. Одна женщина спрашивает, что ее печалит. Та отвечает:
– Не к радости видим мы сны: и скорбь у нас на сердце. Разгадай же ты сон тот, раз ты о нем спросила.
Та отвечает:
– Расскажи мне сон, и не пугайся, ибо часто сны бывают к погоде.
Гудрун отвечает:
– Это не к погоде. Снилось мне, будто я вижу прекрасного сокола у себя на руке; перья его отливали золотом.
Женщина отвечает:
– Многие слышали о вашей красоте, мудрости и вежестве; посватается к тебе какой-нибудь королевич.
Гудрун отвечает:
– Ничто не казалось мне прелестнее этого сокола, и со всем богатством охотнее рассталась бы я, чем с ним.
Женщина отвечает:
– Тот, кого ты выберешь, будет добронравен, и сильно будешь ты его любить.
Гудрун отвечает:
– Обидно мне, что я не знаю, кто он такой. Нужно нам поехать к Брюнхильд; верно, она знает.
Собралась она в путь с золотом и с великою пышностью и поехала вместе с девицами своими, пока не прибыла к Брюнхильдиной палате; палата эта была изукрашена золотом и стояла на горе. И когда увидели оттуда их поезд, то доложили Брюнхильд, что едет много – в золоченых колесницах.
– Верно, это – Гудрун Гьюкадоттир: снилась она мне нынче ночью. Выйдем же к ней навстречу. Никогда не приезжали к нам женщины прекраснее этих.
Вышли навстречу и приняли их хорошо. Вступили они в тот прекрасный чертог. Палата та изнутри была расписана и богато убрана серебром; ковры постелили им под ноги, и все им услуживали. Пошли у них тут разные забавы. Гудрун была молчалива. Брюнхильд сказала:
– Почему вы не предаетесь веселью? Оставь это. Будем забавляться все вместе и говорить о могучих конунгах и великих подвигах.
– Хорошо, – говорит Гудрун. – А кто, по-твоему, был славнее всех конунгов?
Брюнхильд отвечает:
– Сыны Хамунда, Хаки и Хагбард: много славных дел совершили они в походах.
Гудрун отвечает:
– Велики были они и славны, и все-таки Сигар похитил их сестру, а потом сжег их в доме, и до сих пор они не отомщены. А почему не назвала ты братьев моих, что нынче слывут первыми среди людей?
Брюнхильд говорит:
– Есть на это надежда, но сейчас они еще мало себя показали, и знаю я одного, который во многом их превосходит. Это – Сигурд, сын Сигмунда-конунга; он еще был ребенком, когда поразил сынов Хундинга-конунга и отомстил за отца и за Эйлими, деда своего.
Гудрун молвила:
– Что замечательного в этом? Ты говоришь, что он родился после смерти своего отца? Брюнхильд отвечает:
– Мать его вышла в поле и нашла Сигмунда-конунга раненным и хотела перевязать его раны, но он сказал, что слишком уж стар для боя, и велел ей помнить, что она родит великого сына, и было то провидение мудреца. А после кончины Сигмунда-конунга уехала она к Альву-конунгу, и был Сигурд воспитан там в большом почете, и изо дня в день свершал он множество доблестных деяний, и теперь он славнейший человек на свете.
Гудрун молвила:
– С любовью ты, видно, о нем осведомлялась. Но я приехала сюда, дабы поведать тебе свои сны, что сильно меня тревожат.
Брюнхильд отвечает:
– Не огорчайся так. Живи с родичами твоими, и все будут тебя веселить.
XXVII. Сон Гудрун разгадала Брюнхильд
– Снилось мне, – сказала Гудрун, – что вышло нас много вместе из терема, и увидели мы большого оленя. Много он возвышался над всеми зверьми; шерсть его была из золота. Все мы хотели поймать оленя, но мне одной удалось; казался мне олень тот краше всего на свете. А затем застрелила ты оленя того у ног моих; стало мне это за великое горе, так что едва могла я снести. А затем дала ты мне волчонка: он забрызгал меня кровью братьев моих.
Брюнхильд отвечает:
– Я могу предсказать все, что будет. Приедет к вам Сигурд, которого я избрала себе в мужья. Гримхильд даст ему с чарами сваренного меда: и будет это всем нам к великой распре. Ты им завладеешь, но скоро потеряешь; затем возьмешь ты Атли-конунга. Лишишься ты братьев и убьешь Атли.
Гудрун отвечает:
– Великое горе мне, что я это узнала.
И вот поехали они домой к Гьюки-конунгу.
XXVIII. Сигурду сварили дурманного меду
Уехал тогда Сигурд прочь со многим тем золотом, и расстались они друзьями. Едет он на Грани со всеми своими доспехами и поклажей. Едет он, пока не приезжает к палате Гьюки-конунга. Въехал он в замок; а это увидел один из королевских людей и молвил:
– Сдается мне, что едет сюда некий бог: человек этот весь покрыт золотом; конь его много больше других коней; и дивно прекрасны его доспехи; сам он выше других людей и во всем их превосходит.
Конунг вышел с гридью своей и заговорил с человеком тем и спросил:
– Кто ты такой и как въехал ты в замок? Никто еще не дерзнул на это без дозволения моих сыновей.
Тот отвечает:
– Зовут меня Сигурдом; я – сын Сигмунда-конунга.
Гьюки-конунг молвил:
– Добро пожаловать к нам, и бери все, что пожелаешь.
И вошел Сигурд в палату, и казались там все подле него низкорослыми, и все услуживали ему, и был он там в большой чести.
Стали они ездить вместе, Сигурд и Гуннар и Хёгни, но Сигурд был впереди их во всех делах, хоть и слыли они великими людьми.
Проведала Гримхильд, как сильно Сигурд любит Брюнхильд и как часто он о ней говорит. Думает она про себя, что было бы большим счастьем, если бы он обосновался здесь и взял за себя дочку Гьюки-конунга. Видела она, что никто не может с ним сравняться; видела также, как крепко можно на него положиться, и как велико его богатство: много больше того, что когда-либо видывали люди.
Конунг обходился с ним как с родными сыновьями, а они почитали его больше, чем самих себя.
Однажды вечером, когда сидели они за шитьем, встала королева и подошла к Сигурду, и заговорила с ним и молвила:
– Радость нам оттого, что ты здесь, и всякое добро готовы мы тебе сделать. Вот прими этот рог и испей. Он принял рог и выпил. Она сказала:
– Отцом твоим станет Гьюки-конунг, а я – матерью, а братьями – Гуннар и Хёгни, и все вы побратаетесь, и не найдется никого вам равного.
Сигурду это пришлось по душе и, выпив того меду, позабыл он о Брюнхильд. И оставался он там некоторое время.
И однажды подошла Гримхильд к Гьюки-конунгу и обвила руки вокруг его шеи и молвила:
– Вот прибыл к нам величайший витязь, какой есть на свете, на него можно положиться. Отдай ему свою дочь с великим богатством и столькими землями, сколько он сам пожелает, и пусть он здесь изведает радость.
Конунг отвечает:
– Не очень пристойно предлагать своих дочерей, но лучше предложить ему, чем принять сватов от других.
И однажды вечером Гудрун подносила кубки гостям. Сигурд увидел, что она статная женщина и куртуазнее всех. Пять полугодий пробыл там Сигурд, и жили они во славе и в дружбе, и вот однажды повели конунги меж собой беседу. Гьюки-конунг молвил:
– Много добра сделал ты нам, Сигурд, и сильно ты укрепил нашу державу.
Гуннар молвил:
– Все мы готовы сделать, чтобы ты здесь подольше остался: и земли и сестру нашу сами тебе предлагаем, а другой не получит ее, хоть бы и просил.
Сигурд отвечает:
– Спасибо вам за честь, и я не отказываюсь.
Тут они побратались и поклялись быть, словно родные братья. Вот справили знатный пир, и длился он много дней; выпил Сигурд с Гудрун свадебную чару. Можно было видеть там всякие забавы, и угощение было день ото дня все лучше.
Стали они тогда ходить в далекие походы и творить многие славные дела, убили множество королевичей, и никто не совершил столько подвигов, сколько они. Вернулись они домой с большой добычей. Сигурд дал Гудрун вкусить от сердца Фафнира, и стала она с тех пор много злее и умнее. Сын их был назван Сигмундом. И однажды пошла Гримхильд к Гуннару, сыну своему, и молвила:
– Ваша держава цветет пышным цветом, кроме только одного, что нет у вас жены. Посватайтесь к Брюнхильд. Это – достойнейший брак; и пусть Сигурд поедет вместе с вами.
Гуннар отвечает:
– Она всем ведомая красавица, и я не прочь посвататься, – и сказал он об этом отцу своему и братьям и Сигурду, и все они согласились.
XXIX. Сигурд проскакал сквозь полымя к Брюнхильд Будладоттир
С умом снаряжаются они в поход и едут по горам и долам к Будли-конунгу, сватать невесту. Он дал согласие, если она не откажет, и сказал, что она горделива и что возьмет ее лишь тот, кого она захочет.
Едут они тогда к Хлюмдалир. Хеймир принимает их хорошо, и говорит ему Гуннар, зачем они прибыли. Хеймир сказал, что ей принадлежит выбор, за кого ей пойти. Он поведал, что палата ее недалеко оттуда, и возвестил, что лишь за того она пойдет, кто проскачет сквозь огонь горючий, разведенный вокруг палаты. Они разыскали палату ту и огонь тот и увидели там ограду, украшенную золотом, а крутом полыхало пламя. Гуннар ехал на Готи, а Хёгни на Хёлькви. Гуннар погнал коня к огню тому, но конь уперся. Сигурд молвил:
– Отчего ты остановился, Гуннар?
Тот отвечает:
– Не хочет лошадь та прыгать через огонь, – и просит он Сигурда одолжить ему Грани.
– Нет к тому препоны, – говорит Сигурд.
Вот подъехал Гуннар к огню, но Грани не хочет идти дальше. Не может Гуннар проехать через тот огонь. И вот поменялись они обличиями, как научила Гримхильд их обоих, Сигурда и Гуннара.
И тут скачет Сигурд, а в руке у него Грам, и золотые шпоры – на ногах. Грани прыгнул прямо в огонь, едва почуял знакомые шпоры. Тут поднялся гром великий, и огонь зашипел, и земля затряслась, пламя взмыло до неба. Никто до него не посмел этого сделать, а ему казалось, точно едет он сквозь густую мглу.
Тогда огонь погас, и он пошел в палату, как поется в песне:
Пышет огонь,
почва трясется,
Взмыло полымя
вверх до неба.
Редкий решится
из ратников княжьих.
Через пламя прыгать
иль прямо проехать.
Сигурд Грани
сталью гонит,
Огонь угас
перед одлингом,
Жар ложится
пред жаждущим славы,
Рдеет Регина
ратная сбруя.
А когда Сигурд проехал сквозь полымя, увидел он там некий прекрасный дом; а в доме сидела Брюнхильд. Она спросила, кто этот муж; а он назвался Гуннаром Гьюкасоном, "и назначена ты мне в жены (если я перескочу через твое полымя) с соизволения отца твоего и пестуна и с вашего согласия".
– Не знаю я, право, что мне на это ответить.
Сигурд стоял во весь рост в покое том и опирался на рукоять меча и молвил Брюнхильд:
– Дам я за тебя большое вено в золоте и славных сокровищах.
Она отвечает со своего престола, как лебедь с волны; и в руке у нее – меч, а на голове – шлем, и сама она – в броне.
– Гуннар, – говорит она, – не говори со мною так, если ты не сильнее всех людей; и должен бы убить тех, что ко мне сватались, если хватит у тебя духа. Сражалась я в битве вместе с русским конунгом и окрасились доспехи наши людской кровью, и этого жаждем мы вновь.
Он отвечает:
– Много подвигов вы совершили. Но вспомните теперь о своем обете, что если будет пройден этот огонь, пойдете вы за того человека, кому это удастся.
Видит она тут, что правилен его ответ и верен довод в этом деле, встает и принимает его радушно. Оставался он там три ночи, и спали они на одной постели. Он берет меч Грам и кладет его обнаженным между собой и ею. Она спрашивает, почему он так поступает. Он отвечает, что так суждено ему справить свадьбу со своею женой или же принять смерть. В ту пору взял он у нее перстень тот, который подарил ей прежде, и дал ей другой из наследия Фафнира.
После этого поехал он обратно через тот же огонь к своим товарищам, и снова поменялись они обличиями, а потом поехали в Хлюмдалир и рассказали, как было дело.
В тот же самый день поехала Брюнхильд домой, к пестуну своему и доверила ему, что пришел к ней конунг – "и проскакал сквозь мое полымя и сказал, что приехал на мне жениться и назвался Гуннаром; а я говорю, что это мог совершить один только Сигурд, которому дала я клятву на горе той, и он – мой первый муж". Хеймир сказал, что другого исхода нет. Брюнхильд молвила:
– Дочь моя от Сигурда, Аслауг, пусть воспитывается здесь у тебя.
Едут тогда конунги домой; а Брюнхильд отправилась к отцу свому. Гримхильд принимает их радушно и благодарит Сигурда за помощь. Вот приготовили пир, и съехалось туда множество гостей. Прибыл Будли-конунг с дочерью и сыном Атли, и длился тот пир много дней. А когда кончился пир, вспомнил тут Сигурд о всех клятвах, которыми обменялся он с Брюнхильд, но не подал виду. Брюнхильд и Гуннар сидели рядом в веселии и пили доброе вино.
XXX. Спор королев тех, Брюнхильд и Гудрун
В некий день, когда поехали они обе на реку купаться, зашла тут Брюнхильд дальше в воду. Гудрун спросила, как ей это удалось. Брюнхильд говорит:
– Почему мне в этом равняться с тобою, если ни в чем ином мы не равны. Думается мне, что отец мой могущественнее твоего, и муж совершил много подвигов и проехал сквозь огонь горючий, а твой мужик был рабом у Хьяльпрека-конунга.
Гудрун отвечает во гневе:
– Умнее бы ты была, если бы молчала, чем порочить мужа моего. Все люди говорят, что не бывало на свете людей подобных ему ни в одном деле. А тебе и вовсе не пристало его чернить, потому что он первый тебя познал; это он убил Фафнира и проехал сквозь полымя то (а ты думала, что это Гуннар-конунг) и спал он с тобой и снял с руки у тебя перстень тот Андваранаут, – и можешь его, если хочешь узнать.
Тут видит Брюнхильд перстень и узнает его… и тут побледнела она, словно мертвая. Пошла Брюнхильд домой и весь вечер не проронила ни слова. А когда Сигурд лег в постель, спросила Гудрун:
– Почему так печальна Брюнхильд?
Сигурд отвечает:
– Не знаю я точно, но сдается мне, что вскоре мы больше узнаем.
Гудрун молвила:
– Почему не радуется она богатству и счастью и похвалам всех людей, и тому, что получила мужа по своей воле.
Сигурд молвил:
– А разве она не сказала, что владеет мужем, отменнейшим из всех, кроме того, за которого бы она охотнее всего вышла?
Гудрун отвечает:
– Завтра утром я спрошу, за кого она пошла бы охотнее всего.
Сигурд отвечает:
– Это я тебе запрещаю, и раскаешься ты, если спросишь.
А наутро сидели они в тереме, и Брюнхильд была молчалива.
Тогда молвила Гудрун:
– Развеселись, Брюнхильд! Сердишься ты за наш вчерашний разговор, или что другое тебя печалит?
Брюнхильд отвечает:
– Одна лишь злоба в тебе говорит, и свирепое у тебя сердце.
– Не суди так, – говорит Гудрун, – а лучше скажи, что у тебя на душе.
Брюнхильд отвечает:
– Одно только скажу тебе: лучше было бы, если бы ты знала, что приличествует знатным женам; и хорошо тогда наслаждаться благом, когда все вершится по вашей воле.
Гудрун отвечает:
– В чем ты нас упрекаешь? Мы не сделали вам никакого зла.
Брюнхильд отвечает:
– Заплатишь ты за то, что Сигурд – твой муж; и не потерплю я, чтобы ты владела им и золотом тем великим.
Гудрун отвечает:
– Не знала я о вашей тайности, и властен был отец мой избрать мне мужа, не спросясь у тебя.
Брюнхильд отвечает:
– Не было у нас никакой тайности, а дали мы друг другу клятву; и вы знаете, что обманули меня, и будет за это месть.
Гудрун отвечает:
– Лучшего мужа ты добыла, чем тебе подобает; но нелегко будет унять твою гордыню, и многие от нее потерпят.
– Была бы я довольна, – говорит Брюнхильд, – если бы муж твой не был лучше моего.
Гудрун отвечает:
– Так хорош твой муж, что неизвестно, кто из двоих больший конунг, и довольно у тебя земли и богатства.
Брюнхильд отвечает:
– Сигурд убил Фафнира, а это дороже стоит, чем вся держава Гуннара-конунга, как в песне поется:
Сигурд змея сразил,
и слава об этом
Не может померкнуть
до гибели мира,
А твой родич
слишком был робок,
Чтоб прыгнуть сквозь пламя
иль прямо проехать.
Гудрун отвечает:
– Грани не захотел идти в огонь под Гуннаром-конунгом; а сам он не боялся, и нельзя обвинить его в робости.
Брюнхильд отвечает:
– Не скрою, что не желаю я Гримхильд добра.
Гудрун отвечает:
– Не поноси ее, потому что она обходится с тобой как с родной дочерью.
Брюнхильд отвечает:
– Она – виновница всей скорби, что меня гложет; она поднесла Сигурду коварную брагу, так что позабыл он даже имя мое.
Гудрун отвечает:
– Много недобрых слов говоришь ты, и великая это ложь.
Брюнхильд отвечает:
– Наслаждайтесь же с Сигурдом так, будто вы меня не обманули. Брак ваш – нечестен, и да будет с вами, как я замыслила.
Гудрун отвечает:
– Слаще мне будет, чем тебе угодно, и никто не добьется того, чтобы хоть раз кто-нибудь полюбился ему больше меня.
Брюнхильд отвечает:
– Злобно ты говоришь, и раскаешься ты в том, что вылетает у тебя изо рта, но не будем браниться.
Гудрун говорит:
– Ты первая бросила в меня бранным словом. Теперь ты прикинулась, будто хочешь уладить дело миром, но под этим кроется злоба.
– Бросим ненужную болтовню, – говорит Брюнхильд. – Долго я молчала об обиде, что жила у меня в груди; но люблю я только твоего брата… и давай говорить о другом.
Гудрун отвечает:
– Много дальше идут твои мысли.
И стряслось великое горе от того, что поехали они на реку и узнала Брюнхильд перстень тот, и случилась у них эта распря.
XXXI. Разрослось горе Брюнхильд
После того ложится Брюнхильд в постель, и доходит весть до Гуннара-конунга, что Брюнхильд хворает. Он едет к ней и спрашивает, что с ней приключилось, но она не отвечает ни слова и лежит словно мертвая. А когда он стал спрашивать настойчиво, она ответила:
– Что сделал ты с перстнем тем, что я дала тебе, а сама получила от Будли-конунга при последнем расставании? Вы, Гьюкунги, пришли к нему и грозили войной и огнем, если вам меня не отдадут. В ту пору позвал меня отец на беседу и спросил, кого я выберу из тех, что прибыли; а я хотела оборонять землю и быть воеводой над третью дружины. Он же велел мне выбирать; либо выйти за того, кого он назначит, либо лишиться всего имения и его приязни. Говорил он, что больше будет мне пользы от любви его, чем от гнева. Тут я стала размышлять про себя, должна ли я исполнить его волю или убить многих мужей. Решила я, что не в силах бороться с отцом, и кончилось тем, что обрекла я себя тому, кто прискачет на коне том Грани с наследием Фафнира и проедет сквозь полымя мое и убьет тех людей, которых я назначу. И вот никто не посмел проехать, кроме Сигурда одного. Он проскакал сквозь огонь, потому что хватило у него мужества. Это он убил змея, и Регина, и пятерых конунгов, а не ты, Гуннар, что побледнел, как труп: не конунг ты и не витязь. Я же дала зарок у отца моего в доме, что полюблю лишь того, кто всех славнее, а это – Сигурд. А теперь я – клятвопреступница, потому что не с ним я живу; и за это замыслила я твою смерть и должна я отплатить Гримхильд за зло: нет женщины бессердечнее ее и злее.
Гуннар отвечает так, что никто не слышал:
– Много остудных слов ты молвила, и злобная же ты женщина, если порочишь ту, что много лучше тебя: не роптала она на судьбу, как ты, не тревожила мертвых (31), никого не убила и живет похвально.
Брюнхильд отвечает:
– Я не совершала тайнодействий и дел нечестивых, не такова моя природа, но охотнее всего я убила бы тебя.
Тут она хотела убить Гуннара-конунга, но Хёгни связал ей руки. Она сказала:
– Брось думать обо мне, ибо никогда больше не увидишь ты меня веселой в своей палате: не стану я ни пить, ни играть в тавлеи, ни вести разумные речи, ни вышивать золотом по добрым тканям, ни давать вам советы.
Почитала она за величайшую обиду, что не достался ей Сигурд. Она села и так ударила по своим пальцам, что они разлетелись, и приказала запереть теремные двери, чтобы не разносились далеко горестные ее речи. И вот настала великая скорбь, и узнал об этом весь дом. Гудрун спрашивает девушек своих, почему они так невеселы и хмуры – "и что с вами деется, и отчего ходите вы, как полоумные, и какая бука вас испугала".
Отвечает ей одна челядинка, по имени Свафрлёд:
– Несчастный нынче день: палата наша полна скорби.
Тогда молвила Гудрун своей подруге:
– Вставай! Долго мы спали! Разбуди Брюнхильд, сядем за пяльцы и будем веселы.
– Не придется мне, – сказала та, – ни разбудить ее, ни говорить с нею; много дней не пила она ни вина ни меда, и постиг ее гнев богов.
Тогда молвила Гудрун Гуннару:
– Пойди к ней, – говорит она, – скажи, что огорчает нас ее горесть.
Гуннар отвечает:
– Запрещено мне к ней входить и делить с ней благо.
Все же идет Гуннар к ней и всячески старается с ней заговорить, но не получает ответа; возвращается он и встречает Хёгни и просит его посетить ее; а тот отвечал, что не хочет, но все-таки пошел и ничего от нее не добился. Разыскали тогда Сигурда и попросили зайти к ней; он ничего не ответил, и так прошел день до вечера. А на другой день, вернувшись с охоты, вошел он к Гудрун и молвил:
– Предвижу я, что не добром кончится гнев этот, и умрет Брюнхильд.
Гудрун отвечает:
– Господин мой! Великая на нее брошена порча: вот уже проспала она семь дней, и никто не посмел ее разбудить. Сигурд отвечает:
– Не спит она: великое зло замышляет она против нас.
Тогда молвила Гудрун с плачем:
– Великое будет горе – услышать о твоей смерти; лучше пойди к ней и узнай, не уляжется ли ее гордыня; дай ей золота и умягчи ее гнев.
Сигурд вышел и нашел покой незапертым. Он думал, что она спит, и стянул с нее покрывало и молвил:
– Проснись же, Брюнхильд. Солнце сияет по всему дому, и довольно спать. Отбрось печаль и предайся радости.
Она молвила:
– Что это за дерзость, что ты являешься ко мне? Никто не обошелся со мной хуже, чем ты, при этом обмане.
Сигурд спрашивает:
– Почему не говоришь ты с людьми, и что тебя огорчает?
Брюнхильд отвечает:
– Тебе я поведаю свой гнев.
Сигурд молвил:
– Околдована ты, если думаешь, что я мыслю на тебя зло. А Гуннар – твой муж, которого ты избрала.
– Нет! – говорит она. – Не проехал Гуннар к нам сквозь огонь и не принес он мне на вено убитых бойцов. Дивилась я тому человеку, что пришел ко мне в палату, и казалось мне, будто я узнаю ваши глаза, но не могла я ясно распознать из-за дымки, которая застилала мою хамингью (32).
Сигурд говорит:
– Не лучшие мы люди, чем сыны Гьюки: они убили датского конунга и великого хёвдинга, брата Будли-конунга. Брюнхильд отвечает:
– Много зла накопилось у нас против них, и не напоминай ты нам о наших горестях. Ты, Сигурд, победил змея и проехал сквозь огонь ради меня, а не сыны Гьюки-конунга.
Сигурд отвечает:
– Не был я твоим мужем, ни ты – моей женой, и заплатил за тебя вено славный конунг.
Брюнхильд отвечает:
– Никогда не смотрела я на Гуннара так, что сердце во мне веселилось, и злобствую я на него, хоть и скрываю пред другими.
– Это бесчеловечно, – сказал Сигурд, – не любить такого конунга. Но что всего больше тебя печалит? Кажется мне, что любовь для тебя дороже золота.
Брюнхильд отвечает:
– Это – самое злое мое горе, что не могу я добиться, чтобы острый меч обагрился твоею кровью.
Сигурд отвечает:
– Не говори так! Недолго осталось ждать, пока острый меч вонзится мне в сердце, и не проси ты себе худшей участи, ибо ты меня не переживешь, да и мало дней жизни осталось нам обоим.
Брюнхильд отвечает:
– Ни малой беды не сулят мне твои слова, ибо всякой радости лишили вы меня своим обманом, и не дорожу я жизнью.
Сигурд отвечает:
– Живи и люби Гуннара-конунга и меня, и все свое богатство готов я отдать, чтобы ты не умерла.
Брюнхильд отвечает:
– Не знаешь ты моего нрава. Ты выше всех людей, но ни одна женщина не так ненавистна тебе, как я.
Сигурд отвечает:
– Обратное – вернее: я люблю тебя больше себя самого, хоть я и помогал им в обмане, и теперь этого не изменишь. Но всегда с тех пор, как я опомнился, жалел я о том, что ты не стала моей женой; но я сносил это, как мог, когда бывал в королевской палате, и все же было мне любо, когда мы все сидели вместе. Может также случиться, что исполнится то, что предсказано, и незачем о том горевать.
Брюнхильд отвечает:
– Слишком поздно вздумал ты говорить, что печалит тебя мое горе; а теперь нет нам исцеления. Сигурд отвечает:
– Охотно бы я хотел, чтоб взошли мы с тобой на одно ложе, и ты стала моей женой.
Брюнхильд отвечает:
– Непристойные твои речи, и не буду я любить двух конунгов в одной палате, и прежде расстанусь я с жизнью, чем обману Гуннара-конунга. Но ты вспомни о том, как мы встретились на горе той и обменялись клятвами; а теперь они все нарушены, и не мила мне жизнь.
– Не помнил я твоего имени, – сказал Сигурд, – и не узнал тебя раньше, чем ты вышла замуж, – и в этом великое горе.
Тогда молвила Брюнхильд:
– Я поклялась выйти за того, кто проскачет сквозь полымя, и эту клятву я хотела сдержать или умереть.
– Лучше женюсь я на тебе и покину Гудрун, лишь бы ты не умерла, – молвил Сигурд, и так вздымалась его грудь, что лопнули кольца брони.
– Не хочу я тебя, – сказала Брюнхильд, – и никого другого.
Сигурд пошел прочь, как поется в Сигурдовой песне:
Скорбно с беседы
Сигурд ушел,
Добрый друг доблестных
дышит тяжко.
Рвется на ребрах у
рьяного к битвам
Свита, свитая из
светлой стали.
И когда вернулся Сигурд в палату, спрашивает его Гуннар, знает ли он, в чем ее горе и вернулась ли к ней речь. Сигурд отвечал, что она может говорить. И вот идет Гуннар к ней во второй раз и спрашивает, какая нанесена ей обида и нет ли какого-либо искупления.
– Не хочу я жить, – сказала Брюнхильд, – потому что Сигурд обманул меня, а я тебя, когда ты дал ему лечь в мою постель: теперь не хочу я иметь двух мужей в одной палате. И должен теперь умереть Сигурд, или ты, или я, потому что он все рассказал Гудрун, и она меня порочит.
XXXII. Предан Сигурд
После этого выходит Брюнхильд и садится перед своим теремом и горько причитает. Говорила она, что опостылели ей и царство и господарство, раз нет у нее Сигурда. И вновь пришел к ней Гуннар. Тогда молвила Брюнхильд:
– Потеряешь ты и землю, и богатство, и жизнь, и меня, а я поеду домой к своему роду и буду жить в горести, если ты не убьешь Сигурда и сына его: не вскармливай ты у себя волчонка.
Сильно огорчился тут Гуннар и не знал, на что решиться, так как с Сигурдом был он связан клятвою, и колебался в душе своей; казалось ему тяжким позором, если уйдет от него жена. Гуннар молвил:
– Брюнхильд мне всего дороже, и славнейшая она среди женщин и лучше мне жизни лишиться, чем потерять ее любовь. И призвал он к себе Хёгни, брата своего, и молвил:
– Тяжкая передо мною задача.
Говорит он, что хочет убить Сигурда, что тот обошел его обманно.
– Завладеем мы тогда золотом и всеми землями.
Хёгни говорит:
– Не пристало нам нарушать клятву усобицей, да и сам он для нас – великий оплот: ни один властитель с нами не сравняется, пока жив гуннский этот конунг, а второго такого свояка нам не найти. И подумай о том, как хорошо нам иметь такого свояка и сестрича. И вижу я, откуда это идет: проснулась Брюнхильд, и будет нам ее совет на великий урон и бесчестие.
Гуннар отвечает:
– Это должно совершиться, и вижу я способ: подговорим Готторма, брата нашего. Он – молод и скудоумен, и непричастен он к нашим клятвам.
Хёгни говорит:
– Не по мысли мне этот совет, и если так будет, дорого мы заплатим за то, что предали такого мужа.
Гуннар говорит, что Сигурд должен умереть, – "или сам я умру".
Он просит Брюнхильд встать и ободриться. Поднялась она, но сказала, что не ляжет с нею Гуннар на одну постель, пока это дело не свершится.
Стали тогда братья совещаться. Гуннар говорит, что достоин Сигурд смерти, ибо похитил он девство Брюнхильд, – "и надо нам подговорить Готторма на это дело".
И зовут они его к себе и предлагают золото и многие земли, чтобы его разохотить. Взяли они змею и кус волчьего мяса и сварили и дали ему поесть, как сказал скальд:
Взяли рыб подколодных,
резали волчье мясо,
Дали Готторму
плоти Гери
С пенным пивом
и прочим зельем,
Сваренным с чарами…
И от этой снеди стал он жесток и жаден, и так разожгли его подговоры Гримхильд, что он поклялся совершить это дело: к тому же они обещали ему за это великие почести.
Сигурд и не подозревал об их заговоре, да и не мог он противостать судьбам и своей участи, и не считал он, что заслужил такую измену. Готторм вошел к Сигурду рано утром, когда тот покоился на ложе; но когда тот взглянул на него, не посмел Готторм поразить его
и выбежал вон, но вернулся вторично. Взгляд Сигурда был так грозен, что редко кто смел глядеть ему в глаза. И в третий раз вошел он, и на этот раз Сигурд спал. Готторм занес меч и поразил Сигурда, так что острие вошло в перину под ним. Сигурд пробудился от раны, а Готторм бросился к дверям. Тогда схватил Сигурд меч тот Грам и метнул ему вслед, и попал меч в спину и разрубил Готторма надвое посредине; вон вылетела нижняя половина, а голова и руки упали обратно в горницу.
Гудрун спала на груди Сигурда и проснулась с несказуемой горестью, плавая в его крови, и так рыдала она с плачем и причитаниями, что поднялся Сигурд с изголовья и молвил:
– Не плачь! – сказал он. – Живы твои братья на радость тебе; а у меня сын слишком мал, чтобы оборониться от врагов своих. Но плохую уготовили они себе участь: не найдут они лучшего свояка, чтоб ходил с ними в походы, ни лучшего сестрича, если бы он вырос… А теперь свершилось то, что давно было предсказано, и чему я не верил; но никто не может одолеть судьбины. А виною тому Брюнхильд, что любит меня превыше всех людей. Но я могу в том поклясться, что не учинил Гуннар обиды и крепко держался нашей клятвы и не был я ближе к его жене, чем должно. И если бы я это знал наперед или мог бы я встать на ноги с оружьем в руках, многие лишились бы жизни прежде, нежели б я погиб, и убиты были бы эти братья, и труднее было бы им свалить меня, чем крепчайшего зубра или дикого кабана.
И тут конунг расстался с жизнью, а Гудрун еле дышала. Засмеялась Брюнхильд, услыхав ее вздохи, тогда молвил Гуннар:
– Не так ты смеешься, точно весело у тебя в корнях сердца. И почему побледнела ты с лица? Злобное ты чудовище, и сдается мне, что ты обречена на смерть. Больше всех заслужила ты, чтоб Атли-конунга убили у тебя на глазах, и тебе бы пришлось стоять над его трупом. А теперь мы будем сидеть над свояком своим, – братоубийцы.
Она отвечает:
– Никто не жалуется, что мало убитых. А Атли-конунг не боится ни угроз ваших ни гнева, и будет он жить дольше вас и тешиться большею властью.
Хёгни молвил:
– Вот исполнилось то, что предсказала Брюнхильд, и для злого дела нет искупления.
Гудрун молвила:
– Родичи мои убили моего мужа. Выступите вы теперь в поход, и когда дойдет до первой битвы, тогда увидите вы, что нету Сигурда у вас под рукой, и поймете вы, что в Сигурде была ваша удача и сила. И если бы были у него сыновья, подобные ему, опирались бы вы на его потомство и на родичей его.
И никто не мог понять, почему с плачем скорбит Брюнхильд о том, чего добивалась со смехом. Тогда молвила она:
– Снилось мне, Гуннар, будто лежу я в холодной постели, а ты скачешь прямо в руки недругам своим. И весь ваш род должен погибнуть, потому что вы – клятвопреступники. Видно, забыл ты, когда предавал его, как смешали вы кровь, Сигурд и ты; и злом отплатил ты ему за то, что он творил тебе добро и возвеличил тебя. И тогда проявилось, как блюдет он свою клятву, когда пришел он ко мне и положил между нами остроконечный меч, пропитанный ядом. Слишком скоро решились вы на расправу с ним и со мной. Когда жила я дома у отца своего и все у меня было, чего душа желала, и не думала я, что кто-нибудь из вас станет моим мужем, тогда приехали вы к нашему дворцу – три конунга. Тогда позвал Атли меня на беседу и спросил, хочу ли я выйти за того, кто скачет на Грани; непохож он был на вас, и обещала я себя в ту пору сыну Сигмунда-конунга и никому другому. Но вам не будет блага от моей смерти.
Тогда Гуннар встал и обвил руками ее шею и стал просить ее, чтобы она не умирала и наслаждалась богатством, и все прочие старались удержать ее от смерти. Но она отстранила всех, кто к ней подходил, и сказала, что напрасно отговаривать ее от того, что она задумала. Тогда пошел Гуннар к Хёгни и спросил у него совета и велел ему пойти и разведать, не может ли он смягчить ее душу, и сказал, что крайняя настала нужда усыпить ее скорбь, пока она не пройдет. Хёгни отвечает:
– Пусть никто не удерживает ее от смерти, потому что не была она на радость ни нам ни другим с тех пор, как прибыла сюда.
Тогда приказала она принести много злата и велела собраться всем, кто хочет получить дар; затем взяла она меч и вонзила его в себя и опустилась на подушки и молвила:
– Пусть возьмет от золота всякий, кто хочет. Все молчали.
Брюнхильд сказала:
– Берите золото и пользуйтесь на благо.
И еще молвила Брюнхильд Гуннару:
– Теперь скажу я тебе в недолгий час все, что сбудется впредь. Скоро помиритесь вы с Гудрун с помощью Гримхильд-волшебницы. Дочь Гудрун и Сигурда будет названа Сванхильд и будет она прекраснее всех женщин на свете. Выдана будет Гудрун за Атли против воли. Ты захочешь взять за себя Оддрун, но Атли наложит запрет. Тогда будете вы тайно сходиться, и будет она тебя любить. Атли обманет тебя и засадит в змеиный замок. А после погибнет Атли и сыновья его: Гудрун убьет их. А после высокие волны вынесут ее к замку Йонакра-конунга; там родит она славных сынов. Сванхильд пошлют в чужую землю и отдадут ее за Ёрмунрека-конунга; на гибель ей будут советы Бикки. И вот погибнет весь ваш род, и постигнут Гудрун великие скорби.
см. Отрывок Песни о Сигурде
см. Краткая Песнь о Сигурде
XXXIII. Просьба Брюнхильд
– Прошу я тебя, Гуннар, последнею просьбой: прикажи воздвигнуть большой костер на ровном поле для всех нас – для меня и для Сигурда, и для тех, что вместе с ним были убиты. Вели устлать его тканью, обагренной человеческой кровью, и сжечь меня рядом с гуннским конунгом, а по другую сторону – моих людей (двоих в головах, двоих в ногах) и двух соколов; так будет все по обряду. Положите между нами обнаженный меч как тогда, когда мы вошли на одно ложе и назвались именем супругов, и не упадет ему тогда дверь на пятки (33), если я за ним последую, и не жалкая будет у нас дружина, если пойдут за нами пять служанок и восемь слуг, что отец мой дал мне, да еще сожжены будут те, кто убит вместе с Сигурдом. Больше хотела бы я сказать, если бы не была ранена; но теперь рана прорвалась и вскрылась. Сказала я истину.
Снарядили тут тело Сигурда по старинному обычаю и воздвигли высокий костер, а когда он слегка разгорелся, возложили на него тела Сигурда Фафниробойцы и сына его трехлетнего, которого Брюнхильд велела убить, и Готторма. Когда же запылал костер сверху донизу, взошла на него Брюнхильд и сказала своим девушкам, чтобы они взяли золото то, что она им подарила. И тут умерла Брюнхильд и сгорела вместе с Сигурдом, и так завершился их век.
см. Поездка Брюнхильд в Хель
XXXIV. Уход Гудрун
Ныне говорит всякий, кто это сказание слышит, что нет такого человека в мире и никогда не родится больше такой человек, каким был Сигурд во всех делах, и имя его никогда не забудется ни в немецком языке ни в северных странах, пока свет стоит.
Сказывают так, что однажды Гудрун, сидя в тереме своем, говорила:
– Краше была наша жизнь, когда жила я за Сигурдом. Так возвышался он надо всеми людьми, как золото над железом или порей над прочим зельем или олень над прочим зверьем, пока братья мои не позавидовали, что муж мой лучше всех. Не могут они уснуть с тех пор, как убили его. Громко заржал Грани, когда увидал рану своего ленного государя; заговорила я с ним, как с человеком, а он опустил голову до земли и знал, что погиб Сигурд (34).
После этого ушла Гудрун в леса и слышала повсюду вокруг себя волчий вой и рада была бы умереть. Шла Гудрун, пока не дошла до палат Хальва-конунга и прожила там у Торы Хаконардоттир в Дании семь полугодий и была там дорогой гостьей и сидела за пяльцами и вышивала на них многие и великие подвиги и чудные игры, что приняты были в те времена, мечи и брони и все королевские доспехи, струги Сигмунда-конунга, как скользят они вдоль берега; и еще вышивала она, как сразились Сигар и Сиггейр на юге у Фюнена. Таковы были их забавы, и несколько позабыла Гудрун о своем горе.
см. Первая Песнь о Гудрун
Прослышала Гримхильд о том, где поселилась Гудрун. Зовет она на беседу своих сыновей и спрашивает, как хотят они возместить Гудрун утрату сына и мужа, и говорит, что это неизбежно. Гуннар ответил, что согласен дать ей золота в искупление ее горести. Послал он за друзьями своими, и справили они коней своих, шлемы, щиты, мечи и брони и всякую ратную сбрую, и поход этот был снаряжен с величайшею роскошью, и ни один витязь покрупнее не остался дома; кони их были в бронях, и у каждого рыцаря был либо золоченый шлем, либо шлифованный. Гримхильд собралась в дорогу вместе с ними и сказала, что тогда только дело их будет полностью сделано, когда Гудрун выйдет замуж. Ехало с ними всего человек пятьсот; и захватили они с собою знатных людей: там были Вальдимар Датский и Эймод и Ярицлейв (35). Вошли они в палату Хальва-конунга; были там лангобарды, франки и саксы, они приехали в полном вооружении, а поверх него накинуты были красные шубы, как в песне поется:
В панцирях куцых,
с мечами у пояса,
Кованный шлем,
черные кудри (36).
Предлагали они сестре своей дорогие дары и ласково с ней говорили, но она не верила никому из них. А затем поднесла ей Гримхильд волшебного питья, а она не могла отказаться и, выпив, обо всем позабыла: это питье было сварено из земной тяги и морской воды и жертвенной крови, и на роге том были начертаны всевозможные руны, окрашенные кровью, как здесь говорится:
Много на роге
рун было разных,
Червленых, начерченных,
трудных для чтения:
Рыба степи длинная
с родины Хаддингов,
Жито не сжатое,
жилы оленьи.
Были в той браге
беды и боли,
Жженые желуди,
внутренность жертв,
Разные корни,
росы огнища (37),
От хряка печень,
чтоб худа не помнить (3.
И когда желание их исполнилось, пошло у них великое веселье. Тогда молвила Гримхильд, придя к Гудрун:
– Благо тебе, дочка! Я даю тебе золото и разные сокровища в твое владение после смерти отца, драгоценные кольца и ткани гуннских дев, самые роскошные, в виру за мужа. Теперь ты должна выйти за Атли-конунга Могучего; тогда будешь ты владеть его богатством. И не отрекайся от родичей своих ради мужа, а лучше сделай по нашей просьбе.
Гудрун отвечает:
– Никогда не выйду я за Атли-конунга, и не пристало нам вместе продолжать род.
Гримхильд отвечает:
– Не должна ты думать о ненависти, и если будут у тебя сыновья, поступай так, будто живы Сигурд и Сигмунд. Гудрун говорит:
– Не могу я его забыть; он был всех лучше.
Гримхильд говорит:
– За этого конунга суждено тебе выйти; иначе тебе ни за кого не выйти.
Гудрун говорит:
– Не навязывайте мне этого конунга, ибо одно зло случится от этого для нашего рода, и жестоко расправится он с твоими сынами, и постигнет его за это свирепая месть.
Гримхильд не по душе пришлись ее ответы, и сказала она:
– Сделай, как мы хотим, и получишь ты за это великие почести и нашу дружбу и уделы те, что зовутся Винбьёрг и Валбьёрг.
Ее слова так почиталось, что нельзя было ослушаться. Гудрун молвила:
– Пусть будет так, хоть и нет на то моей воли, и мало тут будет на радость, а больше на горе.
Затем сели они на коней, а жен усадили на колесницы, и ехали так четыре дня на лошадях, а четыре – в ладьях, а третьи четыре – по большой дороге, пока не доехали до высоких палат. Навстречу ей вышло много народа и устроили там славный пир, как заранее было условлено между ними, и пировали там с великою честью и пышностью. И на том пиру выпил Атли с Гудрун свадебную чару, но никогда сердце ее не радовалось ему и не в любви жила она с мужем.
см. Вторая Песнь о Гудрун
XXXV. Гудрун нарезала руны
И вот сказывают, что однажды ночью, пробудившись от сна, заговорил Атли с Гудрун:
– Приснилось мне, – сказал он, – что ты пронзила меня мечом.
Гудрун разгадала сон тот и сказала, что сон – к огню, если снится железо, – "и еще к тому, что суетно мнишь ты себя выше всех".
Атли молвил:
– И еще снилось мне, будто выросли две тростинки, а я не хотел их ломать; но потом были они вырваны с корнем, и окрашены кровью, и поданы в палату, и даны мне в пищу. И еще снилось мне, будто с руки у меня слетело два сокола, и были они без добычи и полетели к Хель; привиделось мне, будто их сердца были обмазаны медом и я их ел. А затем мне казалось, точно два красивых щенка лежат передо мною и громко лают, а я ем их мясо против воли.
– Нехорошие это сны; но они исполнятся: сыновья твои обречены на смерть, и великие тяготы падут на нас.
– И еще снилось мне, – говорит он, – что я лежу на одре и смерть моя решена.
И так тянется их жизнь, живут они несогласно.
Вот размышляет Атли-конунг, куда могло деться то великое золото, которым владел Сигурд; а знают об этом Гуннар-конунг и его братья. Атли был великий властелин и могучий, мудрый и многодружинный. Вот держит он совет со своими людьми, как ему быть. Знает он, что у Гуннара так много добра, что ни один человек не может с ним равняться. И вот решает он послать людей к тем братьям и позвать их на пир и всячески их почтить; послали мужа того, что звался Винги.
Знает королева та об их тайных речах, и сдается ей, что ковы куются против ее братьев. Гудрун нарезала руны, а потом взяла золотой перстень и обмотала волчьим волосом и отдала его в руки посланцам королевским.
Тогда поехали они по слову конунга, и прежде чем вышли они на берег, заметил Винги руны те и перечертил их на иной лад, будто Гудрун побуждает их рунами теми, чтоб они приехали ее навестить. Затем пришли они в палату Гуннара-конунга, и приняли их хорошо и зажгли для них большие огни; и стали они в веселье пить отменнейшее питье.
Тогда молвил Винги:
– Атли-конунг прислал меня сюда, и хочет он, чтобы вы прибыли к нему с великою честью и приняли бы от него великую честь – щиты и шеломы, мечи и брони, золото и добрые ткани, лошадей и людей и обширные лены, и даст он вам все лучшее, что есть в его землях.
Тогда покачал Гуннар головой и спросил у Хёгни:
– Что думать нам об этом посольстве? Он сулит нам большие богатства; а я не знаю ни одного конунга, у которого было бы столько золота, сколько есть у нас, раз мы владеем всем золотом тем, что лежало на Гнитахейде; и есть у нас большие коморы, полные золота и отменного оружия и всякого рода ратных доспехов. Знаю я, что конь мой лучше всех, меч острее всех, казна богаче всех.
Хёгни отвечает:
– Дивлюсь я его посольству, ибо редко он так поступал; и неразумно, быть может, ехать к нему в гости. И еще я дивлюсь, потому что, глядючи на сокровища те, что послал нам Атли-конунг, заметил я волчий волос, обернутый вокруг одного перстня; и может статься, Гудрун думает, что волчью мысль таит он против нас, и не хочет она, чтобы мы ехали.
Тут Винги показывает ему те руны, говоря, будто их прислала Гудрун. И вот пошла вся челядь спать, и осталось их за столом немного. Тогда подошла жена Хёгни, что звалась Костберою, красивейшая из женщин, и взглянула на руны те. Супруга Гуннара звалась Глаумвёр, отменная жена. Они обе разливали мед. Конунги сильно захмелели; подметил это Винги и молвил:
– Нечего скрывать, что Атли-конунг отяжелел очень и состарился очень и не может оборонять свое царство, а сыновья его малы и ни на что не пригодны. И хочет он теперь передать вам власть над своею землею, пока они так молоды, и считает, что вы лучше всех управитесь.
И вот по двум причинам, потому что Гуннар сильно захмелел, и потому что предлагалось большое царство (да и не мог он одолеть судьбины), соглашается конунг приехать и говорит о том Хёгни, брату своему. Тот отвечает:
– Твое слово да будет нерушимо, и последую я за тобой; но не рад я этой поездке.
см. Гренландская Песнь об Атли
А когда люди напились вволю и разошлись на покой, стала Костбера разглядывать руны и прочитала знаки; и увидела она, что другое начертано сверху, нежели было внизу, и что спутаны руны. Все же она разобралась в них по мудрости своей; после этого легла она в постель подле мужа. А когда они пробудились, молвила она Хёгни:
– Из дому хочешь ты ехать, а это неразумно. Лучше поезжай в другой раз. И несведущ ты в рунах, если думаешь, что приглашает тебя сестра твоя. Я прочитала руны те, и дивлюсь я на такую мудрую женщину, что неладно она написала; а внизу как будто начертано, что смерть вам грозит. А приключилось тут одно из двух: либо не хватило у ней дощечки, либо другие подменили руны. А теперь выслушай мой сон.
XXXVI. Хёгни разгадал сны жены своей
– Снилось мне, будто ринулся сюда бурный поток и сорвал стропила в палате. Он отвечает:
– Часто мыслите вы дурное, а у меня не в обычае, чтобы встречать людей подозрениями, если нет к тому повода; быть может, он нас хорошо примет.
Она говорит:
– Испытаете вы на себе, что не дружбу сулит приглашение. И еще снилось мне, что ворвался сюда второй поток и грозно бурлил, и поломал все скамьи в палате, и раздробил ноги вам, двум братьям. И это что-нибудь да значит.
Он отвечает:
– Верно, то волновались нивы, а ты приняла их за воду: а когда мы ходим по ниве, часто закрывают нам ноги высокие стебли.
– Снилось мне, будто одеяло твое горит, и огонь тот полыхает над палатой.
Он отвечает:
– Хорошо мне известно, что это значит: платье наше лежит тут без призора и легко может загореться; а тебе показалось, что это – одеяло.
– Привиделось мне, будто вошел сюда медведь, – говорит она, – и разбил престол конунга и так ударял лапой, что все мы перепугались, и вскоре забрал он нас всех в пасть, так что мы не могли пошевелиться, и настал от того великий ужас.
Он отвечает:
– Разразится сильная буря, а тебе она показалась белым медведем.
– Привиделось мне, что явился сюда орел, – говорит она, – и пролетел вдоль по палате той и забрызгал кровью меня и всех нас, и недоброе это предвещает, ибо показалось мне, что это Атли-конунг обернулся орлом.
Он отвечает:
– Часто мы бьем скотину во множестве и режем много голов себе на довольство, и если приснится орел, это значит – к говядине; и не умыслил Атли зла против нас.
И на том прервали они беседу.
см. Гренландские речи Атли
XXXVII. Выезд братьев тех из дому
Надо теперь сказать про Гуннара, что и с ним повторилось то же: когда они проснулись, стала Глаумвёр, жена его, рассказывать многие свои сновидения, которые, казалось ей, предвещали измену, а Гуннар во всем перечил.
– И было в одном из тех снов, что привиделось мне, будто кровавый меч внесли сюда в палату, и был ты пронзен мечом, и выли волки по обе стороны меча того.
Конунг тот отвечает:
– Малые псята захотят нас там укусить, и часто лают собаки на кровавое оружье.
Она молвила:
– И еще привиделось мне, будто вошли сюда женщины, скорбные с виду, и выбрали тебя себе в супруги; может быть, это твои дисы.
Он отвечает:
– Трудно это растолковать, и никто не может отдалить своей кончины, и нет невозможного в том, что будем мы недолговечны.
см. Гренландские речи Атли
И наутро вскочили они и собрались в дорогу, но другие их удерживали. Затем сказал Гуннар человеку по имени Фьёрнир:
– Встань и дай нам напиться из больших кубков доброго вина, ибо может статься, что это будет последним нашим пиром. И пусть доберется матерый тот волк до золота, если мы умрем, и медведь тот не задумается поработать клыками.
И тут проводила их дружина с плачем. Сын Хёгни сказал:
– Счастливый вам путь и добрая удача.
Дома осталась большая часть их дружины. Поехали Солар и Сневар, сыны Хёгни, и витязь один великий, что звался Оркнинг; он был братом Беры. Народ проводил их до кораблей, и все отговаривали, но ничто не помогло. Тогда промолвила Глаумвёр:
– Винги, – сказала она, – по всему видно, что великое несчастье будет от твоего приезда, и грозными делами чреват твой путь. Он отвечает:
– Клянусь я в том, что не лгу; и обрекаю я себя высокой виселице и всем злыдням, если солгал я хоть в одном слове.
И мало он щадил себя в этих речах. Тогда молвила Бера:
– Счастливый вам путь и добрая удача.
Хёгни отвечает:
– Будьте веселы, что бы с нами ни сталось.
Тогда разлучились они, как было им суждено.
Затем принялись они грести так крепко, что киль под судном тем стерся на добрую половину. Крепко ударяли они веслами с резкой оттяжкой, так что ломались ручки и уключины, а когда вышли на берег, то не привязали они своих стругов. Затем поскакали они малое время на своих славных конях по темному бору. И вот видят они королевский тот двор, и слышат они там великий шум и лязг оружия, и видят множество людей и крепкие доспехи, что были на них. И все ворота кишели народом. Подъезжают они к замку, а он заперт. Хёгни сломал ворота, и въехали они в замок. Тогда молвил Винги:
– Лучше бы ты этого не делал; а теперь подождите вы здесь, пока отыщу я дерево, чтоб вас повесить. Ласкою заманил я вас сюда, но хитрость скрывалась под нею. Теперь уж недолго ждать, пока вы высоко повиснете.
Хёгни отвечает:
– Не поддадимся мы тебе; и не думаю я, чтобы мы отступили там, где мужи должны сражаться; и не удастся тебе нас застращать, и плохо тебе придется.
И стали его бить тупиками секир и забили насмерть.
см. Гренландские речи Атли
XXXVIII. Битва в замке том и победа
Вот едут они к королевской палате. Атли-конунг строит дружину для боя, и так построились полки, что двор некий оказался между ними.
– Добро пожаловать к нам, и отдайте мне золото то несметное, что мне припадает по праву, богатство то, что принадлежало прежде Сигурду, а теперь – Гудрун.
Гуннар говорит:
– Никогда не владеть тебе этим богатством, и с крепкими людьми придется вам встретиться, прежде чем мы лишимся жизни, если вы нам предлагаете бой; и может статься, что по-господски угостишь ты на этом пиру орла и волка.
– Давно я задумал добраться до вас и завладеть золотом тем, и отплатить вам за подлое дело, что убили вы доблестного вашего свояка, и теперь я отомщу за него.
Хёгни отвечает:
– Не на пользу вам долгие разговоры, и вы еще не снарядились для боя.
Тут начинается жестокая битва, и сперва сыплются стрелы. И вот доходят вести до Гудрун и, прослышав об этом, распалилась она гневом и сбросила с себя корзно. Затем вышла она из палаты и приветствовала гостей и поцеловала братьев своих и явила им любовь. И такова была последняя их беседа; молвила она тогда:
– Думалось мне, будто все я сделала, чтоб не ехали вы сюда; но никто не в силах одолеть судьбины.
И еще спросила она:
– Будет ли польза в переговорах?
Все наотрез отказались. Видит она тогда, что плохую игру сыграли с ее братьями. Надела она броню, взяла меч и сражалась вместе с родичами своими, и шла вперед, как отважнейший муж, и все говорили в один голос, что вряд ли где была оборона сильнее. Настало тут великое побоище, но сильнее всех был натиск братьев. И вот длится эта битва вплоть до полудня. Гуннар и Хёгни двигались прямо навстречу полкам Атли-конунга, и сказывают так, что все поле было затоплено кровью. Сыны Хёгни твердо шли вперед. Атли-конунг молвил:
– Была у нас дружина большая и отменная и могучие витязи; а теперь много наших погибло, и есть нам, за что отплатить вам злом: убито двенадцать витязей моих, и всего одиннадцать осталось в живых; и пусть будет передышка в сражении том.
Молвил в ту пору Атли-конунг:
– Четверо было нас, братьев; а теперь я один остался. Добился я знатного свойства и думал, что оно послужит мне к чести. Жену взял я красивую и мудрую, высокой души и твердого нрава; но не было мне прока от ее мудрости, потому что редко жили мы в мире. Теперь вы убили много моих родичей и обманом взяли мои земли и богатство и предали мою сестру, и это мне хуже всего.
Хёгни отвечает:
– Как смеешь ты говорить такие слова? Ты первый нарушил мир; ты взял женщину из моего рода и голодом загнал в Хель (39), предательски убил и забрал именье, а это не по-королевски. И смешно мне, что ты исчисляешь свои обиды, и хвала богам, что пришлось тебе плохо.
см. Гренландские речи Атли
XXXIX. Хёгни взят в полон
Вот горячит Атли-конунг дружину свою для крепкого натиска. Принялись они теперь жестоко рубиться, а Гьюкунги нападали так грозно, что Атли-конунг убежал в палату и схоронился там. А битва закипела свирепая. Эта схватка прошла с большим уроном и кончилась тем, что пала вся дружина братьев, и остались они вдвоем, но еще много народа отправилось к Хель от их оружия. Тогда набросились враги на Гуннара-конунга, и по причине их многолюдства был он взят в полон и заключен в оковы. Тогда Хёгни стал сражаться один от великой своей отваги и богатырства и поразил из сильнейших витязей Атли-конунга двадцать человек. Многих он бросил в тот костер, что был разведен в палате.
Все, как один, признали, что вряд ли есть на свете муж ему равный. И все же под конец одолело его множество, и был он взят в полон. Атли-конунг молвил:
– Великое это чудо, что так много людей от него погибло. Вырежьте же у него сердце, и такова да будет его смерть.
Хёгни молвил:
– Поступай, как знаешь. Весело буду я ожидать того, что вы захотите со мною сделать, и увидишь ты, что не дрожит мое сердце, и показал я себя твердым в деле, и рад я был нести ратный искус, пока не был ранен; а теперь одолели нас раны, и можешь ты сам решить нашу участь.
Тогда молвил советник Атли-конунга:
– Вижу я лучший выход: возьмем раба того Хьялли и пощадим Хёгни. Раб этот обречен на смерть; всю жизнь он был жалок.
Услышал это раб тот и завизжал в голос и стал носиться повсюду, где только чаял найти убежище: кричал, что терпит за чужую усобицу и всех больше страдает; проклинал день, когда придется ему умереть и уйти от сытой своей жизни и от свиного стада. Его поймали и всадили в него нож: он громко запищал, почуяв лезвие. Тогда молвил Хёгни (как редко кто говорит, когда дело дойдет до испытания отваги), что дарит холопу жизнь и что не в силах он слушать этот визг; сказал, что самому ему легче вынести эту игру. Тогда раба того оставили в живых.
Вот заковали их обоих, Гуннара и Хёгни. Тогда молвил Атли-конунг Гуннару-конунгу, чтобы сказал он, где золото то, если хочет сохранить жизнь. Тот ответил:
– Прежде должен я увидеть кровавое сердце Хёгни, брата моего. И вот снова схватили они раба того и вырезали сердце и показали конунгу тому, Гуннару. Он же сказал:
– Сердце Хьялли вижу я робкого, несхожее с сердцем Хёгни хороброго, ибо сильно дрожит оно, и даже вдвое сильней, чем дрожало в груди.
Тогда пошли они по приказу Атли-конунга к Хёгни и вырезали у него сердце, и такова была его стойкость, что смеялся он, терпя эту муку, и все дивились его отваге, и с тех пор это не забылось. Они показали Гуннару сердце Хёгни; он сказал:
– Вот вижу я сердце Хёгни хороброго, несхожее с сердцем Хьялли робкого, ибо слабо оно трепещет и даже меньше, чем у него в груди. И так же ты, Атли, умрешь, как ныне мы умираем. А теперь я один знаю, где скрыто золото, и Хёгни тебе не скажет. Я колебался, пока мы живы были оба, а теперь я сам за себя решаю: лучше пусть Рейн владеет золотом тем, что заберут его гунны в свои руки.
Атли-конунг молвил:
– Уведите узника прочь! – И было это исполнено. Тут Гудрун сзывает людей и идет к Атли-конунгу.
– Да будет тебе худо, как худо сдержал ты слово, данное мне и братьям.
Тогда бросили Гуннара-конунга в змеиный загон: было там много змей, а руки у него были накрепко связаны. Гудрун послала ему арфу, а он показал свое умение и заиграл на арфе с большим искусством, ударяя по струнам пальцами ног, и играл до того сладко и отменно, что мало кто, казалось, слыхал, чтоб так и руками играли. И так долго забавлялся он этим искусством, покуда не заснули змеи те. Но одна гадюка, большая и злобная, подползла к нему и вонзила в него жало, и добралась до сердца, и тут испустил он дух с великим мужеством.
см. Вторая Песнь о Гудрун
см. Гренландская Песнь об Атли
см. Гренландские речи Атли
XL. Разговор Атли с Гудрун
Думал теперь Атли-конунг, что одержал великую победу, и сказал Гудрун не без насмешки и словно хвастаясь:
– Гудрун, – сказал он, – потеряла ты теперь своих братьев, и сама ты в том виновата. Она отвечает:
– Любо тебе хвалиться предо мною этим убийством; но может статься, что раскаешься ты, когда увидишь, что за этим последует: а будет это наследие долго сохраняться, но слаще не станет; и не знать тебе блага, пока я жива.
Он отвечает:
– Давай помиримся, и дам я тебе виру за братьев, золотом и драгоценностями по твоему желанию. Она отвечает:
– Долго была я неуживчивой и стояла на своем, пока жив был Хёгни; и никогда бы тебе не отплатить мне за братьев моих так, как мне бы хотелось, но часто смиряет нас, женщин, ваше могущество. Вот умерли все мои родичи, и теперь ты один надо мною властен. Принимаю я твое условие, и устроим мы большой пир: хочу я справить тризну по братьям своим да и по твоим родичам.
Стала она на словах ласкова, но иное под этим скрывалось. Он дал себя уговорить и поверил ее речам, когда она притворилась, что все принимает легко. Вот справляет Гудрун тризну по братьям, а Атли-конунг – по своим людям, и пируют они с большим великолепием. Думает Гудрун о своих невзгодах, а сама выжидает, как бы учинить конунгу великий позор. И под вечер взяла она сыновей своих от Атли-конунга, когда они играли на помосте; мальчики те удивились и спросили, чего она от них хочет. Она отвечает:
– Не спрашивайте. Умрете вы оба.
Они ответили:
– Властна ты учинить над детьми своими, что хочешь, никто не смеет запретить тебе, но стыдно тебе так поступать.
Тут она перерезала им горло. Конунг тот спросил, где его сыновья. Гудрун отвечает:
– Могу тебе сказать и повеселить твое сердце. Ты учинил нам великую обиду, умертвил моих братьев; а теперь выслушай мои слова: потерял ты сыновей своих – и вот черепа их, превращенные в чаши, и сам ты пил их кровь, с вином смешанную; а затем взяла я сердца их и поджарила на вертеле, и ты их съел.
– Свиреп твой дух, раз убила ты своих сыновей и дала мне поесть их мяса, и мало времени оставляешь ты между двумя злодействами.
Гудрун говорит:
– Хотела бы я нанести тебе великий позор, но всякого зла мало для такого конунга, как ты.
Конунг молвил:
– Так ты поступила, что люди не знают тому примера, и много безумства в такой жестокости, и заслужила ты, чтоб тебя сожгли на костре или камнями прогнали в Хель, и нашла бы ты тогда то, чего искала.
Она отвечает:
– Прибереги это для себя; а я приму другую смерть. Так говорили они друг другу многие злобные речи. После Хёгни остался сын по имени Нифлунг. Он таил великий гнев против Атли-конунга и поведал Гудрун, что хочет отомстить за отца. Она обрадовалась, и стали они совещаться. Она сказала, что большая была бы удача, если бы это свершилось.
И под вечер конунг напился и отошел ко сну. А когда он започивал, вошли к нему Гудрун и сын Хёгни. Гудрун взяла меч и пронзила грудь Атли-конунга: так учинили они вдвоем, она и сын Хёгни. Атли-конунг пробудился раненый и молвил:
– Тут уж не нужно ни перевязок, ни ухода. Но кто совершил надо мной это злодейство?
Гудрун говорит:
– Есть тут доля моей вины, да еще сына Хёгни. Атли-конунг молвил:
– Негоже тебе так поступать, хоть и есть за мной кое-какая вина; ведь все же была ты выдана за меня с согласия рода, и дал я за тебя вено, тридцать добрых рыцарей и столько же дев и много другого люда, а тебе все казалось, что мало тебя почтили, раз не можешь ты сама государить над всеми владениями Будли-конунга, и часто доводила ты свекровь свою до слез.
Гудрун молвила:
– Много ты наговорил неправды: никогда я об этом не думала. Но часто бывала я неприветлива, и не мало тут твоей вины. Не раз бывали на дворе твоем побоища, и бились между собой родные и присные и враждовали друг с другом. Куда лучше жилось нам, когда была я за Сигурдом: убивали мы конунгов и владели их добром и давали защиту всем, кто просил. И хёвдинги приходили к нам на поклон и, кто хотел, того мы обогащали. Затем потеряла я его, но не так еще тяжко было называться вдовою: хуже всего, что тебе я досталась, после того как владела я славнейшим конунгом. Ведь ни разу не вернулся ты с войны непобежденным.
Атли-конунг отвечает:
– Неправда это! Но от таких речей не будет лучше ни мне ни тебе, и оба мы пострадаем. Теперь же поступи со мною, как подобает, и вели обрядить тело мое с честью.
Она говорит:
– Это я сделаю: велю вырыть тебе почетную могилу и вытесать из камня пристойную гробницу и завернуть тебя в роскошные ткани и приготовить все, что подобает.
После этого он умер, а она сделала, как обещала; а затем приказала зажечь палату. А когда гридь проснулась со страхом, то не захотели люди терпеть ожогов и поубивали себя сами и так погибли. И завершился век Атли-конунга и всех гридней его. Гудрун тоже не хотела жить после таких деяний, но еще не настал ее последний день.
см. Гренландская Песнь об Атли
см. Гренландские речи Атли
Сказывают люди, что Вёльсунги и Гьюкунги были прегордыми и властными вождями, и то же находим мы во всех старинных песнях. И завершилась, таким образом, эта усобица на давних этих деяниях.
_________________

#4 Пользователь офлайн   Скрытень Волк

  • Продвинутый пользователь
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 414
  • Регистрация: 03 Декабрь 09
  • ГородСПб

Отправлено 23 Сентябрь 2012 - 20:10

3) Гренландские песни
ГРЕНЛАНДСКАЯ ПЕСНЬ ОБ АТЛИ
Смерть Атли
Гудрун, дочь Гьюки, отомстила за своих братьев, как об этом много рассказывалось: она убила сначала сыновей Атли, а потом самого Атли и сожгла его палаты и всю его дружину. Об этом сложена такая песнь:
1
Атли когда-то
отправил к Гуннару
хитрого мужа
по имени Кнефрёд;
в вотчину Гьюки,
к Гуннару прибыл он,
в дом, к очагу,
к вкусному пиву.
2
Дружинники пили
в вальгалле вино
и гуннам не верили,
молчали предатели;
Кнефрёд воскликнул
недобрым голосом, –
на высокой скамье
сидел южанин.
3
"Атли я послан
сюда с порученьем,
верхом проскакал я
сквозь чащу Мюрквид
просить вас с Гуннаром
к Атли в гости,
в дом свой зовет он
вас, шлемоносные!
4
Дадут вам щиты
и пики на выбор,
в золоте шлемы,
попоны расшитые,
множество гуннов,
рубахи червленые,
стяги на копьях,
ретивых коней!
5
Широкое даст
Гнитахейд поле,
пики звенящие,
челны златоносные.
золота груды,
и Данпа земли,
и лес знаменитый,
что Мюрквид зовется!"
6
Гуннар тогда
повернулся к Хёгни:
"Что скажешь,
брат младший?
Не знаю я золота
с полей Гнитахейд,
что нашей добычей
давно бы не стало!
7
У нас семь палат,
полных мечами,
их рукояти
в резьбе золотой,
конь мой, я знаю,
коней всех ретивей,
острее мой меч,
красивей мой шлем
из Кьярова дома,
кольчуги из золота,
и лук мой лучше
всех гуннских луков!"
8
[Хёгни сказал:]
"Почему нам жена
кольцо прислала
в волчьей одежде?
Остеречь нас хотела?
Волос вплетен был
волчий в кольцо –
по волчьей тропе
придется нам ехать!"
9
Не подстрекали
родичи Гуннара,
молчали советчики,
воины смелые;
велел тогда Гуннар,
как должно владыке
от щедрой души,
на пиршестве княжьем:
10
"Фьёрнир, вставай!
Пусть вкруговую
ковши золотые
пойдут по рукам!
11
Пусть волки наследье
отнимут у Нифлунгов –
серые звери, –
коль я останусь!
Пусть мирные хижины
станут добычей
белых медведей,
коль я не поеду!"
12
Простились люди
с конунгом, плача,
когда уезжал он
из гуннского дома;
сказал тогда юный
наследник Хёгни:
"Путь свой вершите,
как дух вам велит!"
13
Рысью пустили
резвых коней
по горным склонам
сквозь чащу Мюрквид;
Хунмарк дрожал
от топота конского,
гнали покорных
по травам зеленым.
14
Атли владенья
они увидели,
воинов Бикки
на стенах высоких;
в палатах южан
скамьи поставлены,
на стенах тарчи,
щиты и доспехи,
стяги на копьях;
Атли там пил
в вальгалле вино;
стража была
наготове снаружи,
чтоб Гуннара встретить,
когда бы затеял он
с конунгом битву.
15
Первой сестра
братьев приметила –
хмельной не была она –
у входа в палату:
"Гуннар, ты предан!
Гунны коварны,
не справишься с ними, –
спасайся скорее!
16
Лучше б тебе
кольчугу надеть,
а не шлем, окованный
кольцами золота,
ясные дни
проводил бы в седле,
дал бы бледные трупы
норнам оплакивать,
дев гуннских воинственных
впряг в борону бы,
вверг бы ты Атли
в ров змеиный,
а ныне вы сами
в него попадаете!"
17
[Гуннар сказал:]
"Не успеть мне, сестра,
Нифлунгов кликнуть,
далеко искать
удалую дружину,
с холмов красных Рейна
воинов храбрых!"
18
Схвачен был Гуннар,
накрепко скован,
друг бургундов,
связан надежно.
19
Хёгни сразил
мечом семерых,
восьмого спихнул
в огонь пылавший.
Так должен смелый
сражаться с врагом,
как Хёгни бился,
себя защищая.

20
Спросили, не хочет ли
готов властитель
золото дать,
откупиться от смерти.
21
[Гуннар сказал:]
"Пусть сердце Хёгни
в руке моей будет,
сердце кровавое
сына конунга,
острым ножом
из груди исторгнуто".
22
Вырвали сердце
у Хьялли из ребер,
на блюде кровавое
подали Гуннару.
23
Гуннар воскликнул,
владыка дружины:
"Тут лежит сердце
трусливого Хьялли,
это не сердце
смелого Хёгни, –
даже на блюде
лежа, дрожит оно, –
у Хьялли в груди
дрожало сильнее!"
24
Вождь рассмеялся –
страха не ведал он, –
когда грудь рассекли
дробящего шлемы
и сердце на блюде
подали Гуннару.
25
Гуннар сказал,
славный Нифлунг?
"Тут лежит сердце
смелого Хёгни,
это не сердце
трусливого Хьялли,
оно но дрожит,
лежа на блюде,
как не дрожало
и прежде, в груди его!
26
Атли, ты радости
так не увидишь,
как не увидишь
ты наших сокровищ!
Я лишь один,
если Хёгни убит,
знаю, где скрыто
сокровище Нифлунгов!
27
Был жив он – сомненье
меня донимало,
нет его больше –
нет и сомненья:
останется в Рейне
раздора металл, –
в реке быстроводной
асов богатство!
Пусть в водах сверкают
вальские кольца,
а не на руках
отпрысков гуннских!"
28 (1)
[Атли сказал:]
"Готовьте повозку,
пленник закован!"
29
Атли могучий
ехал на Глауме,
[непонятное место]
Гудрун богов

слез не лила,
войдя в палату.
30
[Гудрун сказала:]
"Клятвы тебя
пусть покарают,
которые Гуннару
часто давал ты,
клялся ты солнцем,
Одина камнем,
ложа конем
и Улля кольцом!"
28(2)
И стража сокровищ,
Одина битвы,
поводья рвущий
на гибель повез.
31
Воины конунга
взяли живого,
в ров положили.
где ползали змеи;
в гневе один
Гуннар остался,
пальцами струн
на арфе касаясь;
струны звенели;
так должен смелый –
кольца дарящий –
добро защищать!
32
Атли направил
в путь обратный
коня своего
после убийства.
С топотом копи
теснились в ограде,
звенели доспехи
дружины вернувшейся.
33
Вышла Гудрун,
чтоб Атли встретить
с кубком в руках
золотым, как пристало;
"Конунг, прими
в палатах твоих
от Гудрун зверенышей,
в сумрак ушедших!"
34
Звенели чаши,
от пива тяжелые,
когда собрались
гунны усатые,
в палате толпились
храбрые воины.
35
Плавно вошла
с питьем яснолицая,
еду подала
побледневшему Атли,
сказала ему
слова оскорбленья:
36
"С медом ты съел
сердца сыновей –
кровавое мясо,
мечи раздающий!
Перевари теперь
трупную пищу,
что съедена с пивом,
и после извергни!
37
Не подзовешь,
не возьмешь на колени
Эйтиля с Эрпом,
веселых от пива;
не увидишь, как дротики
крепят на древки,
гривы стригут,
скачут верхом!"
38
Вопили неистово
люди в палате,
коврами увешанной,
плакали гунны;
одна только Гудрун
не стала оплакивать
братьев смелых
и милых сынов,
юных, немудрых,
от Атли рожденных
39
Золото сеяла
лебяжьебелая,
челяди кольца
дарила червонные;
судьбе покорясь,
раздавала сокровища,
капищ она
не жалела, щедрая.
40
Атли беспечный
пьян был от пива,
меча не схватил,
не противился Гудрун
иными бывали
их прежние встречи,
когда он при всех
обнимал ее нежно!
41
Постель она с лезвия
кровью насытила
рукой, в Хель ведущей,
выгнала псов,
дверь заперла,
подняла домочадцев,
дом запалила
в отплату за братьев.
42
Всех предала
огню, кто вернулся
из Мюркхейма вспять
после Гуннара смерти;
рушились балки,
дымилось капище,
Будлунгов двор,
щитоносные девы
падали мертвые
в жаркое пламя.
43
Довольно об этом!
Жены другие
кольчуг не наденут
для мести подобной!
Трем конунгам смерть
она принесла,
прежде чем гибель
ее постигла!



Старшая Эдда
ГРЕНЛАНДСКИЕ РЕЧИ АТЛИ
1
Слышали люди
о сходке воителей,
державших совет,
для многих опасный:
беседы их тайные
беды несли,
сынов же Гьюки
измена сгубила.
2
Конунгам гибель
готовил жребий,
Атли ошибся,
хоть не был он глупым! –
он помощь отринул,
с бедой повстречался –
когда братьев жены
призвал он поспешно.
3
Мудро придумала
умная Гудрун,
все она знала
беседы их тайные;
трудно ей было –
чем братьям поможешь! –
По морю к ним
ей плыть невозможно.
4
Руны нарезала,
Винги их спутал,
прежде чем отдал, –
злодейства вершитель;
за Лимфьорд тогда,
где жили герои,
путь свой направили
Атли посланцы.
5
Радушно их встретили,
огонь разожгли, –
не знали коварных
замыслов воинов;
подарки Атли
приняли дружески,
в доброе веря.
на столб их повесили.
6
Костбера вышла,
Хёгни жена, –
обоих приветить
старалась усердно;
с радостью Глаумвёр,
супруга Гуннара,
заботливо стала
гостей принимать.
7
Стали звать Хёгни,
чтоб Гуннар поехал –
взор увидал бы
зоркий ловушку! –
Гуннар сослался
на Хёгни согласье,
Хёгни сказал:
пусть Гуннар решает.
8
Мед наливали,
несли угощенье, –
вдоволь рогов
выпили пива.
9
Ложе постлать
постарались удобное.
Костбера знала,
как руны разгадывать,
при ярком огне
про себя прочитала их, –
язык за зубами
держала крепко, –
но смысл был неясен
спутанных рун.
10
Легли они вместе
с Хёгни на ложе;
не скрыла достойная
снов, что привиделись,
про них, пробудясь,
поведала конунгу:
11
"Ты ехать собрался –
еще поразмысли!
Редкий средь нас
постичь может руны;
разгадала я те,
что резала Гудрун, –
недоброго жди,
горек твой жребий!
12
Одному я дивлюсь,
объяснить не умею,
что с мудрой случилось?
все спутаны руны!
Понять удалось,
что смерть угрожает,
коль вы поспешите
путь свой начать;
ей рун не хватило,
иль чья-то здесь хитрость!"
13
[Хёгни сказал:]
"Подозрительны жены,
мой нрав не таков,
вражды не ищу я,
коль не за что мстить мне!
Подарит нам золото
конунг звенящее;
меня не страшат
слухи тревожные!"
14
[Костбера сказала:]
"Плохо придется вам,
если поедете!
Встречи сердечной
теперь вы не ждите!
Снилось мне, Хёгни, –
скрывать я не буду, –
не выгрести вам,
иль напрасно страшусь я!
15
Мне снилось – огонь
охватил покров твой,
высокое пламя
сквозь дым прорывалось!"
16
[Хёгни сказал:]
"Простынь здесь немало,
не страшен убыток;
сгорят они скоро, –
вот сна объясненье".
17
[Костбера сказала:]
"Мне снилось – в палате
медведь появился,
столбы вырывал
и лапами взмахивал
с топотом громким;
дрожали мы в страхе, –
многие в пасть
к нему попадали!"
18
[Хёгни сказал:]
"Твой сон перемену
погоды сулит нам:
был белым медведь? –
это буря с востока!"
19
[Костбера сказала:]
"Мне снилось: летел
орел вдоль палаты, –
беда нам грозит! –
он обрызгал нас кровью, –
то Атли двойник,
я узнала по клекоту!"
20
[Хёгни сказал:]
"Скот мы зарежем –
вот кровь и прольется;
приснятся орлы –
то быков предвещает!
Нет в Атли предательства,
хоть сны и тревожны".
На том и конец,
как и всякой беседе.
21
Пробудясь, ту же речь
повели благородные:
Глаумвёр встревожилась,
сны вспоминая,
но их объяснили
они различно.
22
[Глаумвёр сказала:]
"Мне снилось: повесить
тебя собирались,
и змеи тебя
живого терзают, –
свершилась судьба, –
как сон разгадаешь?
24
Мне снилось: кровавый
меч извлечен
из одежды твоей, –
об этом молчать бы мне!
Мне снилось: копье
тебе в сердце ударило,
волчий вокруг
слышался вой".
25
[Гуннар сказал:]
"Псы с громким лаем
стаями бегают:
копий полет
их лай предвещает".
26
[Глаумвёр сказала:]
"Мне снилось: поток
течет вдоль палаты,
с ревом свирепым
несется по скамьям,
сбивает вас с ног,
братьев обоих,
не справиться с ним, –
это к несчастью!
27
[Гуннар сказал:]

28
[Глаумвёр сказала:]
Мне снилось: умершие
жены сошлись, –
почти без одежды, –
тебя выбирали,
призвать спешили
в палаты свои:
значит, бессильна
защита дис!"
29
[Гуннар сказал:]
"Поздно раздумывать,
так решено уж;
судьбы не избегнуть,
коль в путь я собрался;
похоже, что смерть
суждена нам скоро".
30
Собрались на рассвете,
ехать решили,
удержать их другие
старались усердно.
Впятером поскакали,
а слуг вдвое больше
дома осталось, –
неразумно то было!
Сневар и Солар –
Хёгни сыны –
и брат жены его,
Оркнинг по имени,
воин приветливый,
с ними поехали.
31
До фьорда нарядные
ехали с ними,
напрасно стараясь
назад воротить их.
32
Глаумвёр сказала,
супруга Гуннара, –
с Винги вступить
в беседу решилась:
"За встречу у нас
как вы отплатите?
Звать в гости преступно,
вражду затаив!"
33
В ответ начал клясться
Винги усердно:
пусть его великаны
возьмут, если лжет он!
Пусть удавят его,
если мир он нарушит!
34
Промолвила Бера,
сердцем приветная:
"Доброго плаванья
вам и победы!
Пусть все свершится,
у вас без помехи!"
35
Хёгни ответил –
добра им желал он:
"Полно скорбеть вам,
чтоб там ни свершилось!
Помощи мало
от пожеланий,
не помогают
путникам проводы".
36
Посмотрели они
друг на друга, прощаясь;
так решила судьба –
разошлись их пути.
37
Грести принялись,
полкиля сломали,
гребли очень сильно –
гнев обуял их –
порвали ремни,
разломали уключины;
причалив, корабль
не привязали.
38
Потом увидали,
к цели приблизясь:
двор возвышается –
Будли владенье;
затрещали ворота, –
Хёгни стучал в них.
39
Тогда молвил Винги
(молчал бы лучше!):
"Прочь ступайте отсюда
опасность грозит вам!
Сейчас вас сожгут,
изрубят вас скоро,
я ласково звал вас,
но ложь здесь таилась!
Сделаю петлю, –
повешены будете!"
40
Хёгни ответил –
не стал отступать он,
не страшился грядущих
испытаний суровых:
"Что вздумал пугать нас?
Впустую те речи!
Молчи, или плохо
придется тебе!"
41
На Винги они
набросились вместе,
захрипел он, сраженный
секирами тяжкими.
42
Атли созвал
дружинников смелых;
доспехи надев,
дошли до ограды;
бросали друг другу
брань и угрозы:
"Решили давно мы
лишить вас жизни!"
43
"Не видать, что давно
вы это решили, –
вы еще не готовы,
а воин уж мертв, –
выбыл один
из вашего войска!"
44
Разъярились, услышав
речи такие,
задвигали пальцами,
схватились за копья,
их стали метать,
схоронясь за щитами.
45
Вести дошли
до сидевших в доме,
громко о схватке
крикнул слуга им.
46
В ярости Гудрун
ту весть услыхала,
ожерелья свои
сорвала и бросила,
кольца разбила,
на землю кинув.
47
Вышла во двор,
двери открыв,
бесстрашно вела себя,
братьев встречая,
как подобало,
приветствуя Нифлунгов
приветом последним,
и так им промолвила:
48
"Защитить вас хотела,
не выпустить из дому, –
кто ж рок переспорит –
пришлось вам приехать!"
Мудро просила,
миром не кончат ли, –
отвергли советы,
не стали мириться.
49
Увидела знатная:
беда угрожает –
задумала смелое,
сбросила плащ,
меч обнажила,
родных защищая, –
трудна была схватка
воинов с нею!
50
Двоих повалила
бойцов дочь Гьюки
и еще брата Атли
изранила тяжко,
отсекла ему ногу, –
пришлось унести его.
51
И другого воителя
в Хель отправила,
сразив наповал
твердой рукой.
52
Воспели потом
ту битву великую;
бились отважно
отпрыски Гьюки,
Нифлунги стойко,
до смертного часа
мечами разя,
рассекали кольчуги,
шлемы рубили,
рьяно сражаясь.
53
Утро и полдень
прошли в сраженье,
вечер настал,
и ночь миновала, –
было все поле
залито кровью;
восемнадцать легло
воинов вражьих,
два сына Беры
и брат ее тоже.
54
Атли был гневен,
но все же молвил:
"Страшно взглянуть –
мы в этом виновны!
Тридцать нас было
смелых бойцов:
одиннадцать стало, –
тяжек урон наш!
55
Нас пятеро было –
по смерти Будли, –
двое в Хель уж давно,
и двое убиты.
56
Со многими связан
родством я, не скрою, –
но от родни
счастья не знал я!
Покоя не ведал
с тех пор, как женился:
губила ты родичей,
дом разоряла,
сестру ввергла в Хель, –
вот худшее горе!"
57
[Гудрун сказала:]
"Как можешь ты, Атли,
снова корить меня!
Ты сгубил мою мать
и сокровища отнял,
племянницу смерти
предал голодной.
Смешно, что сам ты
счеты затеял!
За все твои беды
славлю богов я!"
58
[Атли сказал:]
"Жены этой гордой
горе умножить
вам, ярлы, велю, –
я хочу это видеть!
Гудрун заставьте
горько печалиться,
видеть я жажду
великую скорбь ее!
59
Заживо Хёгни
взрежьте ножом,
вырвите сердце, –
вы так должны сделать!
На крепкой веревке
вздерните Гуннара,
к змеям швырнув его,
подвиг свершите!"
60
Хёгни сказал:
"Делай как хочешь!
Готов ко всему я,
бесстрашным я буду, –
бывало и хуже!
Защищались мы стойко,
пока были силы,
но слабеем от ран
и сдаться должны мы!"
61
Бейти промолвил,
Атли приспешник:
"Хьялли возьмем мы,
а Хёгни не тронем!
Пусть умрет нерадивый,
на смерть обречен он;
не долго протянет
прослывший ленивцем".
62
Страх охватил
котла хранителя,
был он труслив,
в бегство пустился;
клял их ссоры,
скорбел о трудах своих,
о жребии тяжком, –
свиней он жалел
и обильную пищу,
к которой привык он.
63
На повара Будли
нож обнажили;
взвыл жалкий раб,
лезвие видя:
клялся, что станет
поля унавоживать,
труд самый грязный
готов он исполнить,
он милости ждал,
молил о пощаде.
64
Позаботился Хёгни, –
кто так поступил бы! –
просил отпустить
раба обреченного:
"Смертные муки
считаю игрой;
зачем нам внимать
воплям несчастного!"
65
Был схвачен могучий –
нельзя было медлить
и воинам замыслы
откладывать злобные:
Хёгни смеяться
начал – то слышали, –
стойко терпел он
муки тяжелые.
66
Арфу взял Гуннар,
ветвями подошвы
по струнам ударил –
плакали жены,
мужи скорбели,
кто только мог слышать;
рвал струны, Гудрун
весть посылая.
67
Утро не кончилось –
умерли славные,
как должно героям,
встретили гибель.
68
Атли был горд
победой над братьями,
мудрую стал он
корить сурово:
"Вот утро, Гудрун,
где ж твои родичи!
Ты тоже виновна
в этом несчастье!"
69
[Гудрун сказала:]
"Счастлив ты, Атли!
Ступай, похваляйся!
Будешь ты каяться,
с бедами встретясь!
Наследством моим
насытишься вдоволь:
не знать тебе счастья,
пока не умру я!"
70
[Атли сказал:]
"Знаю вину свою,
вижу, как мог бы
заставить тебя
забыть о распрях:
рабынь тебе дам,
дорогие уборы,
как снег серебро, –
все будет твоим!"
71
[Гудрун сказала:]
"Надежду оставь –
все это отвергну!
Я мир разорвать
давно уж решила;
была я неистовой –
яростной буду!
Терпела я жизнь,
пока жив был Хёгни.
72
В одном мы доме
вскормлены были,
вместе резвились,
в роще играли;
дарила нам Гримхильд
дорогие уборы;
как позабуду
братьев убийство!
Кто мне поможет
с ним примириться!
73
Жены покорствуют
мужам жестоким, –
ствол весь погибнет,
коль высохли ветви.
корень подрубишь
и падает дерево:
отныне ты, Атли,
один здесь владыка!"
74
Легковерен был конунг,
коварства не ждал;
обман бы он понял,
когда б остерегся.
Гудрун притворно
правду таила,
веселой казалась,
скрывая коварство;
пиво несла
для тризны по братьям,
и Атли правил
по близким тризну.
76
На том и конец;
наготовила пива,
грозным был пир,
горе сулил он!
Гибель потомкам
Будли готовила
Гудрун, за братьев
месть совершая.
77
Детей позвала,
на постель уложила,
плакать не стали,
хоть было им страшно;
прильнув к ней, спросили,
что сделать задумала.
78
[Гудрун сказала:]
"Молчите! Готовлю
обоим я гибель,
от старости вас
спасти я хочу".
[Мальчики сказали:]
"Кто тебе запретит
зарезать детей, –
но не надолго
местью натешишься!"
79
Так предала смерти
братьев свирепая,
обоим вонзила
лезвие в горло.
Атли спросил,
куда сыновья
играть убежали,
что он их не видит.
80
[Гудрун сказала:]
"Пойти я готова,
чтоб Атли поведать, –
узнаешь всю правду
у дочери Гримхильд;
тебя не порадую
новостью, Атли;
ты зло пробудил,
погубив моих братьев!
81
Сна я не знала,
с тех пор как погибли,
жаждала мщенья:
весть о нем слушай!
Вот утро, – ты молвил, –
мне памятно это!
Что ж, вечер теперь,
ты иное узнаешь!
82
Сынов ты лишился
своих любимых, –
из их черепов
я сделала чаши,
для крепости пиво
смешала с их кровью.
83
Взялась их сердца
на вертеле жарить,
тебе их дала
и сказала – телячьи:
один ты их съел,
ни с кем не делился,
крепко сжевал
коренными зубами.
84
Теперь все узнал ты, –
не выдумать горше, –
я так поступила,
поверь, не лгала я!"
85
[Атли сказал:]
"Свирепа ты, Гудрун,
коль сделала это.
если кровь сыновей
с пивом смешала,
погубила напрасно
отпрысков наших,
несчастья мои
несчетно умножила!"
86
[Гудрун сказала:]
"Тебя б самого
предала я смерти, –
не выдумать казни
для князя такого!
Ты и прежде свершал
преступлений немало
жестоких и злобных
на этой земле;
теперь совершил ты
злодейство тягчайшее, –
сам себе тризну
ты приготовил!"
87
[Атли сказал:]
"Костер тебя ждет,
камнями побьют тебя, –
все ты получишь
сполна, по заслугам!"
[Гудрун сказала:]
"Жди поутру
подобного горя!
Прекраснее смерть
себе я задумала!"
88
Так в доме своем
друг друга корили,
злобные речи
вели разгневанно.
В ярости Хнифлунг
на подвиг решился,
он Гудрун поведал,
что Атли погубит.
89
Припомнила участь
убитого Хёгни,
сулила успех
убийству грядущему;
скоро для Атли
смерть наступила, –
сын Хёгни отметил
с помощью Гудрун.
90
От сна пробудись
могучий промолвил, –
раны свои
запретил перевязывать:
"Кто смерть причинил
Будли потомку?
То скверная шутка –
не справлюсь я с нею!"
91
[Гудрун сказала:]
"Правды не скроет
дочь Гримхильд, слушай:
я в том виновна,
что ты умираешь,
сын Хёгни нанес
раны смертельные!"
92
[Атли сказал:]
"Взялась ты за меч –
неладно ты сделала:
друг, тебе веривший,
предан тобою!
Тебя против воли
я в жены взял, Гудрун;
93
вдовою была
и властной слыла ты:
недаром тебя
такою считали.
С дружиной великой
сюда мы вернулись, –
и наши пути
нам счастье сулили.
94
Нас окружали
знатные воины,
обилен доход был
от стада огромного,
многим на пользу
богатство мы множили.
95
Вено достойной
досталось немалое, –
тридцать рабов,
семь рабынь хороших,
много к тому
серебра я прибавил.
96
Все это малым
тебе показалось;
доход от земель,
завещанных Будли,
по козням твоим
мне не достался.
Свекровь твоя часто
слезы роняла,
не стало доверия
между супругами".
97
[Гудрун сказала:]
"Неправду сказал ты,
но что до того мне!
Была я строптивой,
во сто раз ты хуже:
вы, юные братья,
вражду разжигали,
и в Хель половина
из вас очутилась,
все сокрушилось
и богатство и счастье.
98
Было нас трое
ко всем беспощадных,
за Сигурдом вслед
страну мы оставили;
каждый правил
своим кораблем,
когда на восток
судьба привела нас.
99
Конунг убит был,
а край захвачен,
херсиры в страхе
стали покорны;
оружьем могли мы
любого оправдывать,
щедро богатство
делили меж бедными.
100
Умер князь гуннов,
кончилось счастье;
горько мне было
вдовой называться, –
худо жилось мне
в хоромах Атли,
потерю мою
позабыть не могла я!
101
Знали мы: с тинга
когда б ты ни прибыл
тяжбу ты вел,
но не видел удачи,
вечно несмелый,
вечно уступчивый,
молчал ты о том,
как тебя обижали".
102
[Атли сказал:]
"Лжешь ты, Гудрун!
Не легче от спора
наша судьба
и страдания наши.
Все приготовь,
как пристало с тобой нам,
когда выносить
меня станут воины!"
103
[Гудрун сказала:]
"Струг раздобуду
и гроб разукрашенный,
саван вощеный
для трупа я сделаю, –
как если бы в мире
вместе мы прожили".
104
Атли скончался,
скорбели родичи.
Все, что сулила,
исполнила светлая.
Гудрун сама
помышляла о смерти,
но дольше пришлось
прожить ей на свете.
105
Счастье тому,
чьи сыны, вырастая,
героями будут,
как Гьюки потомки;
памятны вечно
их смелые подвиги
всюду, где станут
их воспевать!

#5 Пользователь офлайн   Скрытень Волк

  • Продвинутый пользователь
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 414
  • Регистрация: 03 Декабрь 09
  • ГородСПб

Отправлено 23 Сентябрь 2012 - 20:11

Википедия

Атти́ла (лат. Attila, греч. Ἀττήλας, ум. 453) — вождь гуннов с 434 по 453 год, объединивший под своей властью варварские племена от Рейна до Северного Причерноморья.

Спустя век после смерти Аттилы готский историк Иордан так отозвался о вожде варваров: «Повелитель всех гуннов и правитель, единственный в мире, племён чуть ли не всей Скифии, достойный удивления по баснословной славе своей среди всех варваров.»[2] Память о вожде гуннов сохранялась на протяжении веков в устном германском эпосе и перешла в скандинавские саги. В ранних сказаниях германцев, сложенных в эпоху Великого переселения народов, Аттила в списке великих варварских правителей ставился на первое место впереди легендарных германских королей.[3]

Происхождение и приход к власти
Год и место рождения Аттилы остались неизвестны. Очень приблизительно его возраст можно оценить на основании свидетельств очевидца Приска Панийского, который в 448 году дал описание Аттилы как человека с бородой, только тронутой сединой. Старший сын Аттилы, которого он послал править среди акациров в 448 году, был в таком возрасте, что ему требовался опекун в лице военачальника Онегесия. Всё это позволяет предположить рождение Аттилы в первом десятилетии V века.

Вероятно, имя Аттила, как и другие «гуннские» имена, восходит к тюркским языкам (ata — отец; ат-илле — всадник), причём эта этимология была заимствована и понимаема другими народами. Отсюда происходят различные «национальные» версии происхождения гуннских имён. По одной из таких версий имя Аттила — готского (или гепидского) происхождения и означает «батюшка» (atta — «отец» + уменьшительно-ласкательный суффикс -ila). [4]

До 440-х годов гунны не доставляли особых хлопот Западной и Восточной Римским империям, выступая чаще как федераты Западной империи против её врагов-германцев. Область их расселения в 420-е годы отмечена[5] около Паннонии (примерно в районе современной Венгрии). Они кочевали за Дунаем на обширных пространствах между его устьем и Рейном, покоряя местные варварские племена.

Отец Аттилы Мундзук был из царского рода гуннов. Его братья Октар (или Оптар) и Руа (Роас, Ругила) были вождями у гуннов.[6] Приск упоминает также их четвёртого брата Оиварсия. О Мундзуке ничего не известно, кроме того, что он был отцом будущих вождей Аттилы и Бледы. Оптар отмечен в «Истории» Сократа Схоластика как вождь гуннов, который в 420-е годы сражался с бургундами на Рейне и умер от обжорства.[7]

Наибольшую известность в источниках получил Ругила (Руа, Роас, Руга, Роил)[8]. В 433 году Руа, которому Византия выплачивала ежегодную дань в 350 литр[9] золотом, стал грозить Восточной Римской империи (Византии) разорвать мирные соглашения из-за беглецов, спасавшихся от гуннов на территории империи.[10] В ходе переговорного процесса и локальных набегов Руа скончался[11].

В 434 году племянники Ругилы Бледа и Аттила стали вождями гуннов. Вероятно, Бледа был старшим из братьев, так как «Галльская хроника 452 года» сообщает только его имя как наследника Ругилы (Руа).[12] Однако Бледа ничем не проявил себя, в то время как историк Приск в описании событий всегда упоминает Аттилу как вождя, с которым империя была вынуждена договариваться. Продолжив переговоры, начатые Руа, Аттила заставил византийского императора Феодосия Младшего выплачивать ежегодную дань в двойном размере (700 литр золотом, то есть 230 кг) и наложил другие тяжёлые условия сохранения мира[13]. Мирный договор поддерживался на протяжении 7 лет, в течение которых гунны воевали с варварскими племенами за пределами Римской империи.

Одним из известных событий стал разгром гуннами одного из первых германских государств, Бургундского королевства на Рейне, в 437 году. По Идацию, погибло 20 тысяч бургундов,[14] выжившим Западная Римская империя предоставила для поселения новые земли в Галлии на средней Роне (в области современной границы Франции и Швейцарии).

[править] Аттила и Бледа. 434—444 гг

Аттила из венгерского музеяВ хрониках имена Аттилы и Бледы обычно упоминались рядом в период их совместного правления. Не сохранилось свидетельств о том, как именно братья делили власть. Историк Д. Б. Бьюри[15] предположил, что Бледа правил на востоке гуннских владений, в то время, как Аттила воевал на западе. Об отношениях между братьями также нет сведений, за исключением их разногласий насчёт шута Зеркона, которого Бледа обожал, а Аттила терпеть не мог.[16]

Когда гунны в 442 году разоряли Византийскую империю в Иллирике (в районе современной Сербии), их предводителями назывались оба брата, Бледа и Аттила.[17]

В 444 году, по хронике современника событий Проспера Аквитанского, Аттила убил брата: «Аттила, царь гуннов, Бледу, брата своего и соратника по царству, убил и его народы вынудил себе повиноваться.»[18] Более поздний хронист второй половины VI века Марцеллин Комит датирует гибель Бледы 445 годом, а «Галльская хроника 452 года» помещает это событие под 446 годом.

Наиболее подробный источник сведений об Аттиле историк Приск в изложении Иордана почти повторяет сведения Проспера: «После того, как был коварно умерщвлён брат его Бледа, повелевавший значительной частью гуннов, Аттила соединил под своей властью всё племя целиком».[19] О гибели Бледы в результате коварства и обмана, при этом прямо не указывая на Аттилу как виновника смерти брата, свидетельствуют Марцеллин Комит и «Галльская хроника».

Подобным образом выражался Олимпиодор в рассказе о гибели гуннского вождя Доната около 412 года: «Донат, коварно обманутый клятвой, был преступно умерщвлён»[20], но там виновниками смерти вождя являлись римляне или их союзники.

С 444 до своей смерти в 453 году Аттила единолично правил мощной империей гуннов, представлявшей собой конгломерат разнообразных варварских племён, живущих к северу от Дуная на обширных территориях от Причерноморья до Рейна.

[править] Война с Восточной Римской империей. 441—447 гг
[править] Первый поход на Византию. 441—442 гг.

Гунны идут на Рим. Иллюстрация худ. Ульпиано Кеки.Первый поход Аттилы и Бледы на византийскую провинцию Иллирик (совр. Сербия) начался в 441 году,[21] в крайне неудачный для восточных римлян момент, когда их армии были отвлечены на борьбу с персами в Армении и с королём вандалов Гейзерихом на Сицилии. Гейзерих высадился на острове в 440 году, и весной следующего года против него был отправлен экспедиционный корпус под началом византийского полководца из германцев Ареобинда. Ареобинд прибыл на Сицилию слишком поздно, когда вандалы уже покинули её. В том же 441 году на владения Византии в Малой Азии напали персы, впрочем, война с ними быстро завершилась миром и уступками со стороны командующего силами Византии на востоке Анатолии.[22]

Согласно Приску, боевые действия начались с нападения гуннов на римлян на торговой ярмарке в районе современного Белграда. Предлогом для атаки стало похищение епископом города Марг[23] гуннских сокровищ, вероятно, из царских гробниц.[24] Марг был захвачен, пали близлежащие более крупные города на Дунае Сингидунум (современный Белград) и Виминаций (современный сербский Костолац). Гунны двинулись далее на восток вдоль Дуная к Ратиарии (современное болгарское село Арчар) и на юг вдоль долины Моравы к Наиссу (современный сербский Ниш).

Штурм и захват Наисса описаны Приском достаточно подробно, чтобы понять, как кочевники гунны, используя строительные навыки подвластных им народов, умели захватывать укреплённые города:

Так как жители не осмелились выйти для сражения, [гунны], чтобы облегчить переправу своих войск, построили мост через реку [Нишаву] с южной стороны ниже города по течению и подвели свои машины к опоясывающим город стенам. Сначала они подвели деревянные платформы на колёсах. На них стояли воины, которые расстреливали защитников на бастионах. Позади платформ стояли люди, которые толкали колёса своими ногами и двигали машины куда нужно, так что [лучники] могли успешно стрелять через экраны. Чтобы воины на платформе могли сражаться в безопасности, они были прикрыты экранами из плетёного ивняка с наброшенными поверх шкурами и кожами для защиты от метательных снарядов и зажигательных дротиков […] Когда множество машин было подведено к стенам, защитники оставили бастионы из-за ливня метательных снарядов. Затем подвели так называемые тараны […] Защитники со стен сбрасывали огромные валуны […] Некоторые из машин были раздавлены вместе с обслугой, но защитники не могли выстоять против их большого количества […] Варвары ворвались через часть стены, пробитой ударами таранов, а также посредством составных лестниц.[25]

Известный историк Томпсон (E. A. Thompson) предположил вымысел Приска в описании осады Наисса, так как литературный стиль текста сильно напоминал описание Фукидидом осады Платеи в ок. 430 до н. э.[26] Однако другие историки не согласились с мнением Томпсона,[27] указывая на то, что подражание классическим образцам литературы нередко встречалось среди грекоязычных писателей.[28]

Когда Приск в составе византийского посольства проезжал в 448 году через Наисс, он нашёл его «безлюдным и разрушенным неприятелями… по берегу реки всё было покрыто костями убитых в сражении.»[29]

В 442 году военные действия, по-видимому, закончились.[30] После того, как в 442 году император Феодосий заключил мир с вандалами, армия Ареобинда была переброшена из Сицилии во Фракию, где боевые действия завершились.[31] Оборону Фракии, прикрывая столицу Константинополь, координировал командующий византийскими войсками Аспар.[32]

Согласно Приску, гуннами была захвачена обширная территория в районе современной Сербии на пять дней пути к югу от Дуная.

[править] Второй поход на Византию. 447 год
В период между 1-м и 2-м походами на Византию скончался Бледа, и Аттила сосредоточил в руках всю военную силу гуннов. В этот период произошла война гуннов с акацирами, кочевниками из Северного Причерноморья, о которой стало известно по упоминанию в разговоре между Приском и неким греком, бывшим пленником Онегесия, соратника Аттилы.[33]

Хронология походов на Византию, в какой поход какие города были захвачены, когда был заключён мирный договор (известный по фрагменту Приска), все эти события реконструируются разными исследователями по-разному.[34]

Наиболее подробно походы Аттилы на Византию восстанавливал историк О. Д. Менхен-Хельфен в своей работе «Мир гуннов». После завершения 1-го похода Аттила в качестве единственного вождя гуннов потребовал от Византии оговорённую дань и выдачу перебежчиков. Император Феодосий Младший на совете решил скорее вступить в войну, чем выполнить унизительные требования гуннов.[35] Тогда Аттила захватил Ратиарию, откуда в конце 446 или начале 447 года атаковал балканские владения Византии. Марцеллин Комит в своей хронике под 447 годом оставил такую запись: «В страшной войне, намного более тяжёлой, чем первая [в 441—442 гг.], Аттила почти всю Европу[36] стёр в пыль.»[37]

В последовавшем сражении на реке Utum[38] к востоку от Ратиарии византийские войска под командованием военачальника Арнегискла (Arnegisclus) были разгромлены, сам Арнегискл погиб в сражении.[39]

Гунны беспрепятственно прошли далее на восток по равнине между Дунаем и Балканским хребтом до Маркианополя[40], захватили этот город и повернули на юг, захватив Филиппополь и Аркадиополь. О масштабах вторжения можно судить по словам современника Каллиника, который сообщил о захвате гуннами более 100 городов[41] и полном опустошении Фракии. Приск подробно остановился на борьбе жителей небольшой крепости Асимунт на границе Иллирика с Фракией, которые единственные (по сохранившимся свидетельствам) сумели дать достойный отпор гуннам.[42]

Опасность почувствовали даже в Константинополе, который был частично разрушен сильнейшим землетрясением 27 января 447 года.[37] Из источников неясно, были ли полностью восстановлены стены города (к маю 447) к моменту подхода к нему гуннов. Из города бежали многие жители,[43] сам император Феодосий готов был к бегству[44]. Несторий в агиографической работе «Bazaar of Heracleides» рассказывает о чудесном спасении города с помощью воздвижения крестов, увидев которые, гунны в беспорядке отступили.

Отряды гуннов вышли к Мраморному морю и подходили к Греции, отметившись под Фермопилами.[37] На полуострове Херсонесе Фракийском произошло ещё одно сражение с гуннами, после которого был заключён тяжёлый для Византии мир.[45]

[править] Мир с Византией. 448—450 гг.
Условия мира Византии с гуннами подробно изложены в сохранившемся фрагменте Приска:

Выдать гуннам перебежчиков и шесть тысяч литр золота [ок. 2 тонн], в жалованье за прошедшее время; платить ежегодно определённую дань в две тысячи сто литр золота; за каждого римского военнопленного, бежавшего [от гуннов] и перешедшего в свою землю без выкупа, платить двенадцать золотых монет; если принимающие его не будут платить этой цены, то обязаны выдать гуннам беглеца. Римлянам не принимать к себе никакого варвара, прибегающего к ним.[45]

Если в эдикте императора Феодосия от 29 ноября 444 года (после 1-го похода гуннов) было сказано о снижении налоговых требований к земельным поместьям,[46] то теперь все льготы были отменены. Деньги взимались побоями, состоятельные граждане распродавали личное имущество и украшения жён. Согласно Приску: «Такое бедствие постигло римлян [жителей Византии] после этой войны, что многие из них уморили себя голодом, или прекратили жизнь, надев петлю на шею.»[45]


Пир Аттилы. Справа изображён византийский дипломат и историк Приск. Худ. Mór Than (1870) по мемуарам Приска.Византия выплатила тяжёлую дань, и в 448 году у Аттилы остались только следующие требования к побеждённой империи — выдача беглецов с гуннских земель и прекращение сельскохозяйственной деятельности на завоёванных им территориях, которые простирались от Дуная до Наисса и Сердики (современная София). В ходе переговоров в составе византийского посольства в 448 году ставку Аттилы где-то на территории современной Венгрии посетил историк Приск, ставший основным источником сведений для последующих авторов о деяниях гуннов и жизни Аттилы.

Приск рассказал о неудавшейся попытке убить Аттилу через подкуп гунна Эдекона, доверенного военачальника у Аттилы. Эдекон выдал заговор, однако Аттила пощадил ответственного за исполнение переводчика византийского посольства Вигилу, взяв с него в качестве искупления большой выкуп.

В 448 году Аттила поставил старшего сына Эллака вождём над племенами акациров в Причерноморье.

В 449 году византийским послам Анатолию и Ному удалось добиться от Аттилы обещания вернуть империи придунайские земли и урегулировать вопрос с выдачей беглецов от гуннов. По словам Приска, были «прекращены несогласия с Аттилою»[47].

В июле 450 года в результате падения с лошади скончался император Феодосий. 25 августа сестра императора Пульхерия возвела на престол Византии нового императора, военачальника Маркиана, который отказался выплачивать прежнюю дань гуннам:

Восточный император объявил, что он не обязан платить назначенной Феодосием дани; что если Аттила будет оставаться в покое, то он пришлёт ему дары, но если будет грозить войною, то он выведет силу, которая не уступит его силе.[48]

В то же время обостряются отношения Аттилы с Западной Римской империей, поводом для чего послужило призвание Аттилы Гонорией, сестрой римского императора Валентиниана. Легенда о том, как Гонория обратилась к вождю гуннов с просьбой о помощи, изложена в статье Юста Грата Гонория.

Отсутствие точных сведений древние хронисты заменяли легендами, которые обычно рождались в Константинополе. Так, хронист VI века Иоанн Малала сообщил, что Аттила через послов приказал Маркиану и Валентиниану держать для него готовыми их дворцы.[49] Ранней весной 451 года гунны и другие подвластные Аттиле племена вторглись в Галлию.

[править] Война с Западной Римской империей. 451—454 гг
[править] Поход в Галлию. 451 год

Гунны разоряют виллу в Галлии.
Иллюстрация худ. G. Rochegrosse (1910 г.)Основная статья: Битва на Каталаунских полях
Вторжение гуннов в Галлию и битва народов на Каталаунских полях изложены в статье Битва на Каталаунских полях. Ход вторжения не нашёл отражения в записях хронистов и восстанавливается по агиографическим источникам, житиям католических святых, проявивших себя в 451 году.

7 апреля 451 года гуннами захвачен и разрушен Мец, пали также города Трир, Кёльн, Реймс, Тонгер, Труа. Аттила подошёл к Орлеану в центре Галлии и, возможно, осаждал его. Если бы он взял город, то смог бы пересечь Луару по мостам, проникнув во владения Тулузского королевства везеготов на западе Галлии. 14 июня в критический момент, когда, согласно житию Св. Анниана, стены города были уже пробиты таранами, на помощь Орлеану подошли соединённые армии римского полководца Аэция и короля везеготов Теодориха.

Аттила отошёл на Каталаунские поля (более 200 км к востоку от Орлеана), перейдя на правый берег Сены, вероятно, в городе Труа.[50] К северу от Труа на обширной равнине в современной провинции Шампань состоялось генеральное сражение, точное место которого и дата остались неизвестны. Историки предполагают день сражения в диапазоне от конца июня до начала июля 451 года. В результате грандиозной бойни обе стороны понесли тяжёлые потери, погиб король Теодорих. По-видимому, войско Аттилы потерпело более существенный урон, так как на следующий день он заперся в укреплённом лагере, окружив себя со всех сторон повозками. Инициатива перешла в руки готско-римской коалиции; тем не менее, вновь избранный королём везеготов Торисмунд первым увёл свою армию с поля боя в Тулузу, чтобы обезопасить свою власть от братьев.

Затем с поля битвы беспрепятственно удалился Аттила, никем не преследуемый. Он вывел уцелевшие войска за Дунай, откуда в следующем 452 году напал теперь уже на север Италии.

[править] Поход в Италию. 452 год

Аттила атакует символические образы Италии и муз. Фреска Делакруа, ок. 1840 г.Летом[51] 452 года Аттила атаковал Италию со стороны Паннонии через широкий равнинный проход в Альпах. Первой под удар попала Аквилея в провинции Венетия, крупнейший в то время город на Адриатическом побережье. Согласно Иордану, «после долгой и усиленной осады Аттила почти ничего не смог там сделать; внутри города сопротивлялись ему сильнейшие римские воины, а его собственное войско уже роптало и стремилось уйти»[52].

Однако Аттила настоял на продолжении осады, и во время штурма с использованием метательных и осадных машин[53] город пал. Хотя Иордан заявляет об исчезновении Аквилеи («разоряют всё с такой жестокостью, что, как кажется, не оставляют от города никаких следов»), на самом деле вскоре город был восстановлен, но угас естественным образом в следующем веке после нашествия лангобардов, так как большинство жителей предпочли перебраться в новый, гораздо лучше защищённый морем город, получивший название Венеция. В 458 году епископ Аквилеи обсуждал вопрос с папой Львом о мужчинах, возвратившихся из гуннского плена и заставших своих жён замужем за другими.[54]

Захвачены были и остальные города Венетии, после чего Аттила двинулся на запад северной Италии. Вероятно, командующий римскими войсками Аэций решил организовать оборону по реке По, отказавшись от защиты городов на её левом (северном) берегу. Точно такая же тактика принесла успех римлянам более 550 лет назад во времена вторжения кимвров, когда в 102 до н. э. были отданы варварам на разорение земли к северу от По, в результате чего удалось выиграть время для переброски сильной армии из Галлии. Подобным образом происходил и поход готов Алариха на север Италии в 401 году (см. статью Захват Рима готами (410 год)), когда готы так же захватили Аквилею и прошли к западным Альпам, но командующий римскими войсками Стилихон не допустил их в Италию южнее По и затем нанёс поражение.


Встреча папы Льва с Аттилой. Фреска Рафаэля в Ватикане (1514 г.)Гунны захватили Медиоланум (современный Милан) и Тицинум (современная Павия). В Медиолануме Аттила занял императорский дворец (город был столицей Римской империи в начале V века). По сообщению Суды, Аттила увидел картину, изображающую римских императоров на троне с распростёртыми у их ног мёртвыми скифами. Тогда он приказал разыскать художника и заставил его нарисовать себя на троне, а римских императоров высыпающими золото из мешков к его ногам.[55] Большинство жителей бежало из Медиоланума, их дома были разграблены или сожжены, а церкви разрушены.[56]

Секретарь римского папы Проспер записал в своей хронике, что папа Лев в сопровождении знатных римлян Авиена и Тригетия встретился с вождем гуннов и уговорил его уйти за Дунай.[57] По версии Приска Аттилу, кроме папы Льва, отговорили идти на Рим советники, опасаясь скорой кончины вождя (что действительно произошло, хотя и без захвата Рима) после захвата столицы мира подобно тому, как умер Аларих после захвата Рима.

Однако другие источники освещают уход Аттилы по-другому. Из письма к папе Симмаху в 512 году стала известна цель миссии папы Льва к Аттиле. Папа Лев вёл переговоры об освобождении римских пленников (возможно, обсуждая размер выкупа), включая язычников.[58] Убедительные причины ухода Аттилы из Италии изложены в хронике современника событий Идация:

Дополнительные войска, посланные императором Маркианом, под командованием Аэция вырезали их [гуннов] на собственных стоянках. Также они были истреблены посланной с неба чумой.[59]

Историки разошлись во мнениях о личности Аэция, упомянутого в хронике. В то время, как Томпсон полагал его за византийского тёзку Флавия Аэция и относил поход за Дунай в глубокие тылы гуннов, Менхен-Хельфен не сомневается в том, что это и был Флавий Аэций, а византийская армия переправилась морем в Италию, где и стала наносить удары. Историки сходятся в одном, что чума среди гуннов явилась гораздо более решающим фактором их ухода из Италии, чем уговоры римского папы.

[править] Набег в Галлию. 453 год
После возвращения из похода на Италию Аттила вновь стал угрожать Византии, требуя дань, оговорённую с покойным императором Феодосием. Император Маркиан пробует договориться с вождём гуннов, посылает подарки, однако Аттила отказывается от них. По мнению Иордана, угрозы в сторону Византии были лишь хитрым прикрытием действительных планов Аттилы: «Поступая таким образом, он, лукавый и хитрый, в одну сторону грозил, в другую — направлял оружие.»[60]

Аттила совершил стремительный рейд на аланов, поселившихся на Луаре в центре Галлии. Однако король везеготов Торисмунд успел прийти к ним на помощь, и в сражении Аттила если и не был разгромлен, то вынужден был отступить к себе в Паннонию и Дакию. Кроме короткого сообщения Иордана, нет других источников по этой последней битве Аттилы.

Смерть Аттилы, последовавшая в 453 году, устранила постоянную угрозу границам Римской империи.[61]

[править] Смерть Аттилы и распад его империи
Иордан, пересказывая Приска, единственный описал смерть Аттилы и его похороны:

Он взял себе в супруги — после бесчисленных жён, как это в обычае у того народа, — девушку замечательной красоты по имени Ильдико. Ослабевший на свадьбе от великого ею наслаждения и отяжелённый вином и сном, он лежал, плавая в крови, которая обыкновенно шла у него из ноздрей, но теперь была задержана в своём обычном ходе и, изливаясь по смертоносному пути через горло, задушила его. […] Среди степей в шёлковом шатре поместили труп его, и это представляло поразительное и торжественное зрелище. Отборнейшие всадники всего гуннского племени объезжали кругом, наподобие цирковых ристаний, то место, где был он положен; при этом они в погребальных песнопениях так поминали его подвиги […] После того как был он оплакан такими стенаниями, они справляют на его кургане «страву» (так называют это они сами), сопровождая её громадным пиршеством. Сочетая противоположные [чувства], выражают они похоронную скорбь, смешанную с ликованием. Ночью, тайно труп предают земле, накрепко заключив его в [три] гроба — первый из золота, второй из серебра, третий из крепкого железа. […] Для того же, чтобы предотвратить человеческое любопытство перед столь великими богатствами, они убили всех, кому поручено было это дело.[62]

Историки считают, что Ильдико — германское имя. Марцеллин передал слух, что «разрушитель Европы» Аттила был заколот во сне неназванной женой. Эта легенда нашла отражение в скандинавском эпосе в «Старшей Эдде»: сестра бургундского короля Гудрун убила своего пьяного мужа, короля гуннов Атли (Аттилу).[63]

Многочисленные сыновья Аттилы бросились делить империю отца, но подвластные ему ранее варварские вожди не пожелали подчиняться новым правителям. Король гепидов Ардарих, возглавляя восстание ряда германских племён, в 454[64] в битве на Недао (совр. Недава река в Паннонии приток Савы) разбил гуннов, убив в сражении старшего сына Аттилы Эллака. Рассеянные после поражения гуннские племена заняли разные места. Младший сын Аттилы Эрнак поселился с частью племени в Добрудже, других гуннов более сильные племена оттеснили на восток за Дунай на территорию Византии, где они потом воевали с готами.[65]

Последние известия о гуннах Аттилы датируются 469 годом, когда по хронике Марцеллина «голова Денгизириха [Denzicis], сына Аттилы, короля гуннов, была доставлена в Константинополь.» Остатки гуннских племён смешались с другими кочевыми племенами, а этноним «гунны» прочно вошёл в лексикон авторов VI века для обозначения варварских кочевых орд, накатывающих волнами в Западную Европу с северного побережья Чёрного моря.[66]

[править] Личность Аттилы
Иордан передал описание внешности и характера Аттилы:


Аттила (Атли). Иллюстрация к изданию «Старшей Эдды» (1893 г.)Он был горделив поступью, метал взоры туда и сюда и самими телодвижениями обнаруживал высоко вознесённое своё могущество. Любитель войны, сам он был умерен на руку, очень силён здравомыслием, доступен просящим и милостив к тем, кому однажды доверился. По внешнему виду низкорослый, с широкой грудью, с крупной головой и маленькими глазами, с редкой бородой, тронутый сединою, с приплюснутым носом, с отвратительным цветом [кожи], он являл все признаки своего происхождения.[67]

Приск во время посольства к гуннам в 448 году пристально следил за поведением Аттилы. В зарисовках Приска вождь многих народов отличался от своих военачальников неприхотливостью, носил простую одежду, не украшал оружие золотом, на пиру ел из деревянной тарелки, в то время как гостям подносили блюда на серебряных. В изложении Приска Аттила на пиру ведёт себя как германский средневековый король, ничем не напоминая вождя кочевников с Востока.

Нашествие Аттилы в Галлию в 451 году и его встреча с папой римским Львом в 452 году оставили богатый след в католической житийной литературе. В средневековых сочинениях Аттилу стали называть Бич Божий (flagellum dei) или Гнев Божий, отражая латинскую церковную традицию рассматривать вождя гуннов как коллективное наказание, посланное народам за недостаточно усердное служение Богу. В начале VII века Исидор сформулировал устоявшиеся воззрения на гуннов Аттилы:

Они были гневом Господним. Так часто, как его возмущение вырастает против верующих, он наказывает их Гуннами, чтобы, очистившись в страданиях, верующие отвергли соблазны мира и его грехи и вошли в небесное королевство.[68]

В более позднее время Аттилу стали рассматривать как символ дикого варварства, несущего одни только разрушения для западной цивилизации.

В отличие от церковной традиции, Аттила в германском эпосе практически не отличается от германских королей и характеризуется как добродетельный славный правитель, гостеприимный и справедливый с вассалами. Такой образ развивается в скандинавских песнях «Старшей Эдды» и героическом сказании «Песня о Нибелунгах».

Около 1200 года в венгерском королевстве писец придворной канцелярии, за которым укрепилось наименование Анонимуса, написал Gesta Hungarorum («Деяния венгров», иногда переводят как «История венгров»). Анонимус, по его же словам, решил рассказать в своём скорее литературном, чем историческом, сочинении о «происхождении мадьярских королей и дворян», поскольку об их предках во времена Анонимуса можно было узнать только из «лживых мужицких сказок» и «болтливых былин».[69] Таким образом автор в отсутствие источников сочинил героическую историю венгерского дворянства, в которой он сделал Аттилу родоначальником венгерских королей. Последователь Анонимуса Шимон Кезаи развил образ Аттилы в своей «Истории венгров», написанной ок. 1283 года, и до настоящего времени имя Аттила является популярным в Венгрии.
http://ru.wikipedia....%82%D0%BB%D0%B8

#6 Пользователь офлайн   Скрытень Волк

  • Продвинутый пользователь
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 414
  • Регистрация: 03 Декабрь 09
  • ГородСПб

Отправлено 23 Сентябрь 2012 - 20:12

Есть такое понятие "этническое ядро". Это когда собираются вместе наиболее агрессивные представители малого народа, бьют рыло своим соседям, подчиняя их себе, а потом уже большей кодлой вовлекаются в массовый международный мордобой, обрастая, как снежный ком "икнимпримкнувшими". Это как наш знакомец - поехал в Венесуэлу, а потом, лет этак через тысячу, обнаружив в той области следы его пребывания, мастистые ученые будут утверждать, что Венесуэла была в 21 веке русской колонией, возможно, происходившей от имени "Веня", т.е. "Вениамин".
В реале же судят об этих союзах по этноядру, которое задает традиции и направления походов всем остальным.

Теперь о гуннах
http://dic.academic....%98%D0%A2%D0%AB

ЭФТАЛИТЫ

"или хиониты, кочевые племена, вторгшиеся на территорию Индии из Центральной Азии в 5 в. Отличаясь языком и внешностью от остальных гуннов, они за белый цвет кожи получили название "белых гуннов". В китайских источниках эфталиты впервые упоминаются как жители Джунгарии. В начале 5 в. эфталиты двинулись на юг, в Кашгарию, и на запад, в Согдиану и Бактрию, где вошли в контакт с государством Гуптов в Индии и государством Сасанидов в Персии. Они совершили несколько походов в Индию против Гуптов, и к 6 в. эфталит стал верховным правителем Северо-Западной и Центральной Индии со столицей в современном Сиалкоте, в провинции Пенджаб. Это индийское государство просуществовало всего три десятилетия, а государство эфталитов в Бактрии и Согдиане было уничтожено в 565 персами и тюрками. Эфталиты, постепенно подвергшиеся ассимиляции на северо-западе Индии, возможно, стали предками современных джатов и раджпутов."

http://dic.academic....nsf/enc1p/15154

ГУННЫ, кочевой народ, сложился во 2 - 4 вв. в Приуралье из тюркоязычных хунну и местных угров и сарматов. Массовое передвижение гуннов на запад (с 70-х гг. 4 в.) дало толчок Великому переселению народов. Наибольшего могущества достигли при Аттиле. Продвижение гуннов на запад было остановлено их разгромом войсками Западно-Римской империи и ее союзниками в 451 на Каталаунских полях (к западу от города Труа, Франция).

(греч. Huoi, лат. Chui, Hui) кочевой народ, сложившийся во 2 4 вв. в Приуралье из тюркоязычных Хунну, прикочевавших во 2 в. из Центральной Азии, и местных угров и сарматов.

(Ну и имечко!)

http://hghltd.yandex...7e45caf&keyno=0

Гунны
азиатский народ, который под предводительством Баламира после победы над аланами, соединившись с ними, перешел через Дон (375), разгромил Готское королевство Германриха и таким путем вступил в историю Запада. Г. разделялись на многие независимые племена и заселяли первоначально обширные равнины между Волгой и Дунаем. Позже центром их владений сделалась долина Тиссы. В 395 г. гунны предприняли набег на Азию и прошли от Кавказа до Сирии. В Европе первою подверглась их опустошению Фракия, откуда толпы Г. под предводительством Ульдина достигали окрестностей Константинополя. Время правления Аттилы (433-454) представляет блестящий период гуннского могущества. Под скипетром Аттилы соединились не только венгерские племена, но и акациры, предки хазар, многие славянские и германские племена. После смерти Аттилы началась вражда между его сыновьями. Подвластные народы вернули себе свободу, первыми - гепиды, в борьбе с которыми погиб Эллак, сын Аттилы. Местность по Дунаю и Тиссе была очищена от Г., перекочевавших обратно за Прут и Днепр, где они снова разделились на мелкие княжества. Один из князей, Динцик или Денгицих, сын Аттилы, погиб в 468 г. в борьбе с остготами, после чего исчезает имя Гуннского царства. В войске Нарзеса, действовавшем против остготов, появляются гуннские орды на службе у римлян. Самый народ встречается еще под именем кутургуров или кутригуров на З и ургуров или утригуров на В от Дона; первые своими набегами наводили страх в VI в. на восточную Римскую империю. Этот народ, по-видимому, тождествен с болгарами, которые после ухода остготов утвердились в Римской империи и с течением времени ославянились. Относительно национальности Г. существуют различные взгляды. Одни считают их за Hjongnu китайских авторов, т. е. за народ происхождения монгольского; другие признают их финнами, предками мадьяр. Предание, считающее Г. прямыми предшественниками мадьяр, вероятно, возникло впервые в XII веке под влиянием немецких героических сказаний, особенно Нибелунгов. Ср. Neumann, "Die Völker des südl. Russland" (Лпц., 1847): Cassel, "Magyar Altertümer" (Б., 1848); A. Thierry, "Histoire d'Attila et de ses successeurs" (4 изд., II., 1874).
К.
Что касается физического типа Г., то по тем скудным известиям, которые сохранились о внешности, языке и образе жизни, можно думать, что это был народ урало-алтайской ветви. Сравнивая известия Аммиана Марцелина, Иорнанда и др., можно заключить, что гунны отличались невысоким ростом, коренастым, плечистым сложением, коротконогостью, толстой короткой шеей, большой головой, плоским широким лицом, "как у грубо изваянных статуй", узкими глазами, приплюснутым носом, безбородостью или редкою бородой и смуглым цветом кожи — все признаки, указывающие на большее сходство с типом монгольских племен, чем арийских, и в частности — славянского, который описывается древними писателями совершенно иначе, хотя некоторые исследователи, как, напр., Иловайский, и думали видеть в Г. славянскую народность (см. сообщение Иловайского о народности Г. и замечания по этому поводу проф. Н. А. Попова, В. Ф. Миллера, Ф. Е. Корша и Д. Н. Анучина, в "Трудах" этн. отд. общ. люб. ест., VII, 1886).
Д. А.

Ну, есть версия, что имена с окончанием "-мир" иранского происхождения.
А вот описание Марцелина и Иорнанда как нельзя более конкретно.
Предположу, что основной тон задавался все же тюрками (сюнну, хунну и пр.) Сарматы и угры так же были многочисленными народами. Однако, передя под начало тюрков, переняли и название общего союза. Именно иранцы-сарматы могли быть теми самыми "эфталитами", захватившими Индию и давшими вождя Баламира. Возможно, что именно примесь сарматской крови и дала облику Атиллы европеоидные признаки.
_________________

#7 Пользователь офлайн   Скрытень Волк

  • Продвинутый пользователь
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 414
  • Регистрация: 03 Декабрь 09
  • ГородСПб

Отправлено 23 Сентябрь 2012 - 20:13

В пользу моего предположения говорит сравнение, которое проводил Прозоров в минуту, свободную от поиска антифы и негров:

"Гунны Марцеллина избегают строений "как будто гробниц", у них даже шалашей нет. Гунны Приска живут в бревенчатых пстройках. Гунны Марцеллина страшны и безобразны, Приск отмечает красоту гуннских женщин. Гунны Марцеллина "никогда не касаются сохи", знатные гунны Приска пьют вино, а простолюдины - "камос" из ячменных зерен. Гунны Марцеллина носят "кривые шапки", единственную рубаху, пока та не сгниет на теле и заворачивают ноги в козьи шкуры и обуваются в грубую обувь из невыделанной кожи, сделаную без колодок. Гунны Приска особенно отличаются щегольствм и яркостью одеяний, в том числе и обуви - за единственным исключением Аттилы, одетого просто, но чисто. У Марцеллина - образцовые дикари-кочевники, нищие и грязные, у Приска - нормальные европейские варвары, не чуждые ни искусства, ни роскоши.
Наконец, гунны Марцеллина - типичные степняки-кочевники, слезающие с коня разве что в кибитку. Аттила же у Приска повелевает "островами океана".

Кстати, имена сыновей Атиллы - азиатские
Эллак, Эрнак, Денгизерих (Denzicis, Дензицич)
Только имя Дензицича в одном источнике германизировано

#8 Пользователь офлайн   Скрытень Волк

  • Продвинутый пользователь
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 414
  • Регистрация: 03 Декабрь 09
  • ГородСПб

Отправлено 23 Сентябрь 2012 - 20:13

http://bogunemilforu...%F2%E8%EB%EB%E0

#9 Пользователь офлайн   Скрытень Волк

  • Продвинутый пользователь
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 414
  • Регистрация: 03 Декабрь 09
  • ГородСПб

Отправлено 23 Сентябрь 2012 - 20:14

Это если подойти к проблеме научно, а не с досужими рассуждениями за пивом и клавой

#10 Пользователь офлайн   Тур

  • ОР ССО РВ
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 1 065
  • Регистрация: 30 Июнь 11
  • ГородОрел

Отправлено 23 Сентябрь 2012 - 20:20

Унов (гунов) принято европейцами счетать варварами (кто писал историю и для кого?), ничего не изменилось с древних времен: те кого они боятся -варвары! а сами месяцами не мылись дикари!

#11 Пользователь офлайн   Тур

  • ОР ССО РВ
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 1 065
  • Регистрация: 30 Июнь 11
  • ГородОрел

Отправлено 23 Сентябрь 2012 - 20:23

Что либо утверждать наверняка в наше время, по меньшей мере самонадеянно.

#12 Пользователь офлайн   Скрытень Волк

  • Продвинутый пользователь
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 414
  • Регистрация: 03 Декабрь 09
  • ГородСПб

Отправлено 23 Сентябрь 2012 - 20:30

Самонадеянно. Не спорю.
Самонаденно для того контингента, что прочитал одну книгу Хиневича, одну книгу Истархова и на том решил закончить свое самообразование по истории родного государства.

#13 Пользователь офлайн   Тур

  • ОР ССО РВ
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 1 065
  • Регистрация: 30 Июнь 11
  • ГородОрел

Отправлено 23 Сентябрь 2012 - 21:00

Я не про то, сколько кто книг прочетал! Кто на данный момент ответит на вопрос: где кончаются факты и начинается вымысел и как было на самом деле! увы, достоверных источников очень очень мало! К сожалению, в нашей истории, особенно древней, сплошные белые пятна...........но, вот про гуннов, както неожиданно проясняется.

#14 Пользователь офлайн   Тур

  • ОР ССО РВ
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 1 065
  • Регистрация: 30 Июнь 11
  • ГородОрел

Отправлено 24 Сентябрь 2012 - 16:56

Да и краткость, вроди как, сестра таланта :rolleyes:

#15 Пользователь офлайн   Иггельд

  • Продвинутый пользователь
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 2 447
  • Регистрация: 24 Сентябрь 09
  • ГородМосква

Отправлено 24 Сентябрь 2012 - 21:14

Хвалёная империя гуннов существовала на деле несколько десятилетий, от гуннов остались разве лишь какие-нибудь венгры, остальные канули в бездне веков, не оставив от себя ни языка, ни культуры, ничего, кроме воспоминаний об ужасе (от нашествия этих "бандюков") и костей.

Это были азиаты, угро-тюрки-скотоводы, и никакого отношения к индоевропейцам они не имели, хотя и подцепили по дороге кого-то к себе в союзники. Гунны прошлись огнём и мечом по праславянским землям и пролили немало крови наших предков.

Но гунны сгинули, не имея культурного стержня, а их раскосый вождь, в стельку пьяный Атилла сдох на свадебном ложе, убитый одной из своих невест..., и хвала Богам - после его смерти ни о каких гуннах уже никто в сущности не слышал! Приравнивать славян к гуннам - себя не уважать! Давно пора прекратить гумилёвщину - славить всяких чингисханов.

Иордан о внешности Атиллы - "По внешнему виду низкорослый, с широкой грудью, с крупной головой и маленькими глазами, с редкой бородой, тронутый сединою, с приплюснутым носом, с отвратительным цветом [кожи], он являл все признаки своего происхождения"

#16 Пользователь офлайн   Скрытень Волк

  • Продвинутый пользователь
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 414
  • Регистрация: 03 Декабрь 09
  • ГородСПб

Отправлено 25 Сентябрь 2012 - 06:54

Просмотр сообщенияТур (24 сентября 2012 - 16:56):

Да и краткость, вроди как, сестра таланта :rolleyes:

А если кратко, то большинство современных ученых воззрений на происхождение народов - верны, а 99% различных альтернатив происходит от безграмотности аудитории, ленящейся копаться в первоисточниках или же намеренно проецирующих на историю собственные заблуждения.

Вятич
Я могу не давать ссылки, но как показывает мой опыт, среди тех, кого ты, совершенно справедливо, называешь стадом, сразу начнется гон на тему "а откуда это взято".

#17 Пользователь офлайн   Вадим Казаков

  • Продвинутый пользователь
  • Иконка
  • Группа: Жрец ССО СРВ
  • Сообщений: 43 557
  • Регистрация: 23 Сентябрь 09
  • ГородКалуга, Вятичи

Отправлено 25 Сентябрь 2012 - 08:41

Просмотр сообщенияИггельд (24 сентября 2012 - 21:14):

Хвалёная империя гуннов существовала на деле несколько десятилетий, от гуннов остались разве лишь какие-нибудь венгры, остальные канули в бездне веков, не оставив от себя ни языка, ни культуры, ничего, кроме воспоминаний об ужасе (от нашествия этих "бандюков") и костей.

Это были азиаты, угро-тюрки-скотоводы, и никакого отношения к индоевропейцам они не имели, хотя и подцепили по дороге кого-то к себе в союзники. Гунны прошлись огнём и мечом по праславянским землям и пролили немало крови наших предков.

Но гунны сгинули, не имея культурного стержня, а их раскосый вождь, в стельку пьяный Атилла сдох на свадебном ложе, убитый одной из своих невест..., и хвала Богам - после его смерти ни о каких гуннах уже никто в сущности не слышал! Приравнивать славян к гуннам - себя не уважать! Давно пора прекратить гумилёвщину - славить всяких чингисханов.

Иордан о внешности Атиллы - "По внешнему виду низкорослый, с широкой грудью, с крупной головой и маленькими глазами, с редкой бородой, тронутый сединою, с приплюснутым носом, с отвратительным цветом [кожи], он являл все признаки своего происхождения"


Поддерживаю Иггельда. Что у нас некоторым всё неймётся? То айнов с нивхами в славяне запишут (видите ли, утех растут бород ыи есть культ медведя), то гуннов, то этрусков.

#18 Пользователь офлайн   Вадим Казаков

  • Продвинутый пользователь
  • Иконка
  • Группа: Жрец ССО СРВ
  • Сообщений: 43 557
  • Регистрация: 23 Сентябрь 09
  • ГородКалуга, Вятичи

Отправлено 25 Сентябрь 2012 - 08:41

Просмотр сообщенияИггельд (24 сентября 2012 - 21:14):

Хвалёная империя гуннов существовала на деле несколько десятилетий, от гуннов остались разве лишь какие-нибудь венгры, остальные канули в бездне веков, не оставив от себя ни языка, ни культуры, ничего, кроме воспоминаний об ужасе (от нашествия этих "бандюков") и костей.

Это были азиаты, угро-тюрки-скотоводы, и никакого отношения к индоевропейцам они не имели, хотя и подцепили по дороге кого-то к себе в союзники. Гунны прошлись огнём и мечом по праславянским землям и пролили немало крови наших предков.

Но гунны сгинули, не имея культурного стержня, а их раскосый вождь, в стельку пьяный Атилла сдох на свадебном ложе, убитый одной из своих невест..., и хвала Богам - после его смерти ни о каких гуннах уже никто в сущности не слышал! Приравнивать славян к гуннам - себя не уважать! Давно пора прекратить гумилёвщину - славить всяких чингисханов.

Иордан о внешности Атиллы - "По внешнему виду низкорослый, с широкой грудью, с крупной головой и маленькими глазами, с редкой бородой, тронутый сединою, с приплюснутым носом, с отвратительным цветом [кожи], он являл все признаки своего происхождения"


Поддерживаю Иггельда. Что у нас некоторым всё неймётся? То айнов с нивхами в славяне запишут (видите ли, у тех растут бороды и есть культ медведя), то гуннов, то этрусков.

#19 Пользователь офлайн   Карнач

  • Продвинутый пользователь
  • PipPipPip
  • Группа: Заблокированные
  • Сообщений: 358
  • Регистрация: 27 Декабрь 09
  • ГородЛипецк

Отправлено 25 Сентябрь 2012 - 13:33

Просмотр сообщенияВадим Казаков (25 сентября 2012 - 08:41):

Поддерживаю Иггельда. Что у нас некоторым всё неймётся? То айнов с нивхами в славяне запишут (видите ли, утех растут бород ыи есть культ медведя), то гуннов, то этрусков.


Вадим Станиславович, а Иловайский Д.И. с "Пересмотром вопроса о гуннах" тоже относится к категории тех, кому неймётся :) ?

#20 Пользователь офлайн   Тур

  • ОР ССО РВ
  • PipPipPip
  • Группа: Пользователи
  • Сообщений: 1 065
  • Регистрация: 30 Июнь 11
  • ГородОрел

Отправлено 25 Сентябрь 2012 - 20:01

Одно, наверное, не оспоримо: В иперии гунов была значительная составляющая славян, строились города(раскопки Липецк-Курск)и в конце концов какое то количество( немалое скорее всего) пришлых "азиатов), по-любому асимилировалось со славянами! Достаточно посмотреть на современное население!

  • (2 Страниц)
  • +
  • 1
  • 2
  • Вы не можете создать новую тему
  • Вы не можете ответить в тему

1 человек читают эту тему
0 пользователей, 1 гостей, 0 скрытых пользователей